Мама, я опять вернулась к городу на побережье.
Мама, я забыла гордость, но я узнала, что такое нежность…
[2] Ей вдруг очень захотелось запеть прямо в голос в этой тишине под тихо падающим снегом.
Мама, я так одинока, а вокруг меня люди, люди,
Мама, у меня сердце не бьётся, мама, что со мною будет?
Снег на моей голове, снег первый раз в моём городе…
Снег, он метёт и метёт…
Заметёт ли моё сердце, заживёт ли, оживёт ли…
Было так странно – её голос звучал немного глуховато, словно тонул в хлопьях снега.
Из-за угла вывернула с песнями и криками развесёлая компания. Они завопили ей с другой стороны улицы:
– Девушка, с Новым годом! Пойдёмте с нами, а то замёрзнете!
Лерка помахала им рукой и быстро пошла дальше по направлению к дому. В квартире стояла тишина, Лерка на цыпочках подошла к Лизиной комнате и заглянула внутрь. Тускло светился в углу ночник, Лиза сладко спала в своей кроватке, Анна Фёдоровна посапывала на диване. Плотно прикрыв дверь, она переоделась, плеснула в бокал коньяку и вышла на лоджию. Город всё ещё светился огнями, над домами взлетали фейерверки, люди праздновали, веселились, наблюдать это было приятно, общее веселье завораживало, включало в свой круг. Она постояла немного, глядя на праздничный светящийся город и, вернувшись на кухню, включила телевизор, убавив звук, чтобы не разбудить дочку и Анну Фёдоровну.
Когда открылась входная дверь, она уже не услышала. Сергей разделся, повесил куртку на вешалку и пошёл на звук телевизора. На кухонном столе стоял пустой бокал, он повертел его в руках, понюхал и поставил обратно. На диване перед телевизором, накрывшись пледом, спала Лерка, поджав ноги и обхватив руками подушку. Он присел перед ней на корточки и подул на волосы. Она недовольно нахмурилась во сне, открыла глаза, медленно сфокусировала взгляд и спросила:
– А который час? Ты давно пришёл?
– Пять. Только что. А ты как ушла? Я даже не заметил, глядь, а тебя нигде нет.
Она села, сдвинув плед, немного хриплым со сна голосом сказала:
– Конечно, где там меня было заметить, такая битва титанов завязалась, от вас прикуривать можно было, такие страсти бушевали. Вы уж как-то поспокойнее разбирайтесь, что ли. С вами рядом находиться было страшно, не то, чтобы вникать в суть ваших претензий друг к другу.
– Да ладно, так уж и страшно. Но ты тоже хороша!
– Ой, никто и не спорит. Я, конечно, больше всех виновата.
– Виновата, даже не говори ничего. Зачем ты с ним столько времени там сидела? Курят, шампанское пьют, беседуют… Я долго терпел, но эта дурочка Инна вся избегалась туда-сюда, плакать давай, к Ядрихинскому прибежала жаловаться. Тут уж никто не выдержал. Лера, я в «Витлоре» не последний человек, хоть и не первый. Пока. Про тебя там тоже многие знают и про Вовчика. Чего ты из меня дурака-то делаешь? Кое-кто уже ухмыляться начал и всякую фигню друг другу нашёптывать.
Лерка отвернулась, спустила ноги на пол. Да, пожалуй, сказать тут нечего.
– Хорошо, виновата, так виновата. Но ты же всё купировал, как я понимаю, поэтому так долго там оставался.
– Лера, а что мне оставалось делать? Ты ушла по-английски, никто заметить не успел. Андрюха Илонку услал за другой стол, мы втроём сидели и разговаривали. Работать-то надо. Вот я к тебе и вернулся пьяный-пьяный. Всё, вставай, накрывай стол, будем продолжать праздновать!
Он сгрёб её в охапку и поставил на пол.
– Серёжа, ну, что ты меня как неодушевлённый предмет таскаешь.
