– Паша… – Ирина Васильевна едва шевельнула побелевшими губами. – Василия подставили… Найди… найди этого поганца… Пусть сознается… Адвокат говорит, это возможно, он должен сознаться, что все сделал нарочно… Найди!.. Мы заплатим, я все продам… все!.. Заплатим…
– Мам, ты о чем?.. Мам, тебе плохо?.. Мам!..
Спустя четыре с половиной часа, после того, как мать забрала «скорая» прямо из зала судебных заседаний, Павел Григорьевич Елагин вышел из кардиологического отделения Первой городской больницы впервые в жизни совершенно одиноким человеком. Очередную развеселую подружку Верочку можно было не учитывать, несмотря на то что все это время она прождала его в холодном, продуваемом сквозняками нижнем холле кардиологии. А теперь, услышав традиционное врачебное «Мы сделали все, что могли, но…» искренне хлюпала носом где-то рядом, хотя мать ее и вовсе не знала.
Павел Григорьевич Елагин вышел из больничного здания другим человеком. На Верочку он не обратил никакого внимания. Достав мобильный телефон и записную книжку матери, которую ему отдали вместе с ее сумочкой еще днем, когда она была жива, он открыл ее на букве «А», нашел нужный номер Васиного адвоката и набрал его.
Было одиннадцать часов вечера. Холодного, зимнего вечера, безветренного, но морозного.
– Здравствуйте, – сказал Павел, дождавшись, когда возьмут трубку по ту сторону связи. – Вас беспокоит Елагин… Да, младший… Нет, я не в связи с апелляционной жалобой. Мне нужно срочно с вами встретиться и поговорить! Я знаю, что сейчас уже одиннадцать вечера… У меня только что умерла мать!..
Адвокатский баритон в трубке булькнул и затих. Павел даже подумал, что прервалась связь и сказал: «Алло?»
– Господи… – пробормотал адвокат. – Подъезжайте прямо ко мне домой… Какое горе… Примите мои соболезнования, – спохватился он в самом конце. И назвал адрес.
– Я приеду, – сказал Павел. – Буду максимум через полчаса…
– Ну вот, а ты боялся!
Лена рассмеялась и, отступив на шаг от мужа, с удовлетворением оглядела его с ног до головы.
– Отлично выглядишь, и, пока я жива, твой галстук всегда будет завязан, как положено.
Сергей Павлович Кожевников невольно улыбнулся в ответ и придирчиво покосился на себя в зеркало. Следовало признать, что новый костюм действительно сидел на нем неплохо, но он в принципе не любил новые вещи. Особенно если впервые надевать их приходилось на мероприятие из разряда сегодняшних: большая часть гостей на предполагавшемся банкете будет ему наверняка незнакома, а сама хозяйка этого, с позволения сказать, приема…
– Сереж, – снова заговорила Лена, – ну скажи мне, ради бога, за что ты так не любишь Люду? Ну не из-за того же, что она…
– И из-за этого тоже, – поморщился Кожевников, автоматически касаясь рукой только что завязанного Леной галстука, узел которого ему зверски хотелось расслабить.
– Ой, не трогай! – тут же всполошилась она. – И вообще, ты же вроде бы человек без предрассудков? А Людку просто на дух не переносишь…
– Я действительно человек без предрассудков, – усмехнулся Сергей. – Однако предпочел бы, чтоб моя собственная жена держалась от таких, как Голдина, подальше!
Елена нахмурилась и покачала головой:
– Я дружу с ней со второго класса, и тебе это прекрасно известно. Так же, как и то, что к ее… особенностям я никакого отношения не имею!
– Ленка, давай прекратим этот бессмысленный разговор, тем более что я и так знаю все, что ты скажешь дальше, включая твою благодарность Голдиной за то, что помогла тебе выбрать профессию и даже поступить в институт… Да такому папочке, как у твоей Людмилы, нажать на приемную комиссию хоть в Москве, хоть в Гарварде, вообще ничего не стоило! Все, дискуссия закрыта. Тем более что твоя любимая подруга, со своей стороны, меня тоже, мягко говоря, недолюбливает! Что скажешь?
