Сил возиться с кремнем не было. Чиркнула спичкой. Зажгла свечу и с нею обошла свисающие над столом масляные лампы. Где-то пришлось поправить фитиль, где-то добавить масла.
Стало светлее. Я увидела, что воины уже выполнили мое распоряжение: на скамье стояла кривая бутыль из керамики. Лежало полотно и пара ножей.
Пока возилась с лампами, в двери заглянул пожилой мужик и отчитался:
– Хозяйка, мы того, воды натаскали, самовар разожгли, еще чего надо?
Самовар пыхтел на лежанке.
Начала с малого – достала пузырек йода, пару таблеток фурацилина, проверила крепость вина. Иголку и нитку утопила в вине, потом в фурацилине.
Позвала мужиков:
– Оружие снять, руки вымыть! Те, кто во дворе, пусть в баню идут. Вы помогать будете, а они гигиену соблюдать!
Мужики, словом не возражая, все сделали и, поглядывая на меня, встали у стола.
– Так! Ты вставай у него в головах, если дернется – будешь держать. Вина ему нельзя – голова ушиблена. Ты вставай в ногах, тоже подержишь.
Косясь на меня, мужики встали, где велела, но раненого не трогали.
Странные они… Прихватила руку, выслушивала пульс – частит, но это при таких условиях нормально.
Глядя на мои руки почти с благоговейным трепетом, помощники прижали парня к столу. Выдохнула, протерла руки лосьоном и начала.
Самый большой разрез на животе пришлось зашивать – длинный, глубокий, а пластыря мало.
Чуть не захихикала – может, крестиком расшить, чтобы красивее? И, мысленно треснув себя по макушке, заселила иголку льняной ниткой и занялась делом.
Кто бы знал, как человеческая кожа отличается от ткани! Как сбивает с толку дыхание, вздымающее разрез. Один Бог знает, как я мучительно соображала – сшивать только верхний тоненький слой, едва не рвущийся под иголкой, или прихватить поглубже?
Шея затекла, в глазах темно, салфеток накидала полпачки… Уфф, закончила.
Теперь обработать фурацилином вокруг, не задевая шов, затем прикрыть свежим тампоном из полотна и заняться всем прочим.
Руки были изрядно покарябаны и побиты, и почему-то обожжены. Обработала фурацилином и смазала сырым яйцом, благо яиц было в достатке.
Глубокую кровоточащую рану на лодыжке вычистила и наложила бинтик с толчеными в ступке листьями тысячелистника, политыми местным самогоном.
Крепость вроде приличная, надеюсь поможет инфекцию убить…
Ребра забинтовали сами мужики – один приподнимал, второй споро укладывал полосы бинта, прижимая для верности до хруста.
Во время всех процедур раненый стонал, метался. Пару раз едва не свалился со стола. Наконец, затих, и я как раз добралась до головы.
Густые длинные волосы мешали рассмотреть, что там творится. Схватилась за ножницы, но потом просто провела руками по голове – кровь есть, запеклась уже коркой, но рана небольшая и неглубокая.
Ладно, посмотрю глаза: если зрачки одинаковые – значит, сотрясения нет. Стричь не буду.
Кончиками пальцев приподняла веки – выкатились мутно-голубые радужки, зрачки медленно и неохотно сузились, но, слава Богу, равномерно. Ну и хорошо, значит, стрижка отменяется.
Вздохнув, выпрямилась, кивнула мужикам – мол, перекладываем на лавку. Кажется, уже совсем автоматически командую.
Парня уложили на лавку для болящих, укрыли. Сердце сжалось – такой беспомощный, бледный до синевы. Один из помощников тут же присел рядом – ясно, будет ухаживать. Вот и хорошо, уборки тут еще вагон.
Кивнула второму на кучу срезанного тряпья и оружия, которое покидала под стол, указала на дверь. И присела сама. Нет, сидеть нельзя! Надо собрать мусор, заварить мяту с медом или чем-то сладким, и еще компресс для головы не помешает. Спать нельзя – возможна лихорадка, и хорошо бы малину заварить с крапивой и брусникой, от отеков и кровотечений.
