Решив, что стирка в липнущем к телу платье – последнее дело, завернулась в покрывало. Голову обернула полотенцем и пошла стирать. Бельишко развесила у печки, чтобы высохло побыстрее, а футболку и сарафан пришлось долго отмывать от странных бурых пятен на боках. Потом поразвешивала мокрые вещи тут же, в бане, и отправилась мерить обновки.
Трусики и лифчик уже вполне высохли. Платье, хоть и с трудом, на них натянулось. Рукава «три четверти» с завязками. Простой ворот, украшенный узором у горловины, тоже стягивался тесемкой.
Фартук я одела, как поняла – одна половинка свисает с плеч вперед, другая – назад, а сверху все это держит поясок. В таком виде, да еще в кожаных поршнях на босу ногу, поплелась к дому.
Очки в бане тоже отмыла как следует, а вот голова оставалась в полотенце: расческу-то я с собой не взяла!
Пес так и лежал у крыльца, лениво повернув голову в мою сторону. Рядом с крыльцом стояла расписная миска на невысокой табуретке, в ней какая-то каша.
Я присмотрелась и едва не приствиснула: в миске с теплой, парующей кашей зазывно торчала крупная мясная косточка. Рядом ведро воды.
А пес в ту сторону и не смотрит. Худущий, будто его голодом морят. Такой тощий… через комки свалявшейся шерсти ребра наощупь посчитать можно! Хворый он, что ли?
Старуха стояла на крыльце и уговаривала его поесть ворчливым голосом.
– Вран, кому я готовлю, ешь! Смотри, скоро ноги протянешь!
Угрозы не производили на псину никакого впечатления, он гордо смотрел вдаль, словно и не ему говорено.
Потом опустил голову и устало прикрыл глаза: вид, словно у той говорящей цирковой лошади – когда ж вы отстанете, дайте сдохнуть!
А мне пса жалко стало – такой пыльный, худой, но осанистый, словно не двортерьер, а аристократ в – цатом поколении. Голова большая, тяжелая, покрыта она черной лоснящейся шерстью, а не бурыми свалявшимися клочьями, как бока.
Завидев меня, старуха кивнула каким-то своим мыслям, пожелала «с легким паром» и повела в дом.
На столе курился дымком самовар немного непривычного вида – почти квадратный, углы лишь слегка скруглялись под прихотливым узором.
Рядом с дородным самоваром меня ждала в миске нарезанная зелень вроде петрушки и укропа, пара теплых вареных яиц и блюдце сухарей.
Хозяйским жестом лекарка пригласила за стол и вознесла хвалу за трапезу неведомому мне пантеону. И придвинула мне миску:
– Ешь, девка, с голоду добрые мысли не появляются. Мне в твоем возрасте крепко поголодать пришлось, – старушка успокаивающе улыбнулась, – зато теперь пряниками утешаюсь.
На блюдце перед травницей и впрямь красовались печатные пряники с начинкой, и больше ничего.
Чай она мне наливала особо – довольно сладкий травяной отвар в большущую коричневую кружку с розовыми цветочками.
Завтрак сперва показался скудным, да и вареный белок я не очень люблю, но съев яйцо и сухарик, я поняла, что сыта и продолжала пить чай с хрустящими зелеными веточками, которые сначала приняла за петрушку
После еды полезла в сумку – надо же причесать волосы! Пусть они короткие и редкие, зато чистые!
Для себя отметила любопытный взгляд хозяйки дома. Пожалуй, это шанс проверить, действительно ли я не на Земле.
Не спеша раскрыла крышку из плотного кожзама…
Как раз вчера я получила стипендию. И зашла на небольшой рыночек возле колледжа закупить разные мелочи, необходимые приличной девушке для поездки в санаторий
Теперь сыто раздувшаяся сумка наводила меня на разные мысли: если я на Земле, и просто попала в Богом забытый поселок каких-нибудь староверов или никониан, то, возможно, получится подкупить кого-нибудь отвезти весточку в город.
