Сейчас Алексей не смотрел на брата. Зато, поднимая глаза от тарелки с нежностью и глубокой тоской, вглядывался в лица Лоры и Кати, то его взгляд останавливался на лице племянника. Серега боялся смотреть в его сторону.
Поужинали молча, назначенный в честь приезда Лоры пир, неожиданно перешел в тихий ужин. Катя сидела рядом с Алексеем, и все подкладывала ему.
– Ешь, ешь, родненький мой братка, – приговаривала, – отощал на тюремных харчах. Ну, да ничего. Откормлю я тебя, отогрею.
Выпили еще по паре рюмок, и хозяйка скомандовала отбой. Серега с Валентиной удалились. Владимир вышел с ними, чтобы сделать обход деревни, надеясь, что его пацаны где-то неподалеку.
– Кать, ты постели мне на печке, – попросил Алексей, – страсть как мечталось на печке поспать, дома… Мамаша говаривала: На печи всегда красное лето… Помнишь?
Лоре тоже хотелось спать, она просто рухнула на мягчайшую пуховую перину в кровать, украшенную до сих пор сияющими серебряным блеском металлическими набалдашниками. На этой кровати некогда зачали ее мать с отцом.
Катя легла последней.
– Спокойной ночи! Полезла Катерина на свою перину.
Она еще повыглядывала в окна, в ожидании сына с внуками, повздыхала и, наконец, затихла, высвистывая носом лишь тонкую трель. И на эту трель, как на гудок, сообщивший о конце дневной смены, завозились под полом мыши, запищали, зашуршали старой соломой.
Одна жизнь угомонилась, другая вступила в нее.
Владимир дважды обошел деревню, – пацанов, как корова языком слизала. Не было их ни у клуба, где молодежь постарше устраивала дискотеки, ни у старицы, где молодняк жег костры, сообщая небу о себе. Свет во всех окнах погас, деревня успокоилась, угомонились собаки. Только слышен был вздох коров в летних пряслах да фырканье разомлевших после вечерней кормежки свиней в своих узких стайках.
В горчаковском дворе бряцал цепью овчарка Дин, тоже не спалось, видимо, – ему сегодня пришлось полаять на незнакомых людей, побеспокоиться, и даже обильный ужин с праздничного стола не принес старой собаке успокоения. Владимир присел на лавочку, закурил. Собачка Малышка, заслышав его, вылезла из-под ворот и уселась рядом.
События последних часов этого вечера были настолько волнующими, что он забыл о своей, кажется, навечно поселившейся в его груди боли. Он сунул руку в карман и яростно скомкал извещение. Это извещение пришло утром, а днем он уже побывал в милиции, в знакомом кабинете, путь к которому его ноги знали наизусть.
Майор Виктор Петрович Катенин, ведший дело об исчезновении его жены Ирины Кудиновой, наконец, известил, что дело закрыто, – в соседней Омской области был найден труп женщины, по всем приметам совпадавший с описанием Ирины. Главной приметой были две золотые коронки на зубах, стоящие подряд – на третьем и четвертом зубе с правой стороны. Майор спросил, не желает ли он съездить на опознание? Владимир отрицательно покачал головой.
Так как других живых родственников у нее не было, вопрос снимался.
– Почему вы не спрашиваете, при каких обстоятельствах погибла ваша жена? – поинтересовался Катенин.
– Не хочу. – Владимир поморщился. – Какая разница. Смерть есть смерть. У нее могла быть только эта смерть. Другой не заслужила она.
– А останки? Забирать останки вы тоже не будете?
– Зачем, если ее похоронили? Пусть покоится.
– Логично, – закончил майор, но чарез паузу добавил, – похоронили под номером. Без креста. Все равно не по-людски. Впрочем, дело ваше. Вас можно поздравить, как это ни странно звучит.
