А может быть, Лис права, и причиной такого ее угнетенного состояния стали эти странные сны? Сначала был гигантский колокол, который топором рубанул по всем органам чувств, обостренным из-за необходимости компенсировать отсутствие слуха. Это был звук! А может и не звук?.. Может звук звучит совершенно иначе? Как она может это знать?
А пару дней назад появился Николай Сундуков, которого она не видела во сне никогда – ни на Джавайне, во время их недолгого брака, времени, которое она считала самым счастливым в своей жизни, ни после его смерти. Он возник из голубого тумана, как прежде царь-колокол. Кауранги обрадовалась ему, хотела броситься и обнять, но не могла пошевелиться. Николай заговорил, но она так и не поняла каким образом его слова вошли в ее сознание – ведь языком жестов он не владел:
«Я ушел, чтобы вернуться и вернулся, чтобы уйти. Ты свободна! Будь счастлива! Скоро ты найдешь свою любовь. Она уже тут».
Николай застыл и его черты начали смываться. Именно смываться, как ливень мог бы смыть со стекла нарисованный краской портрет. Сначала потекли глаза, потом лоб, нос, волосы, и вскоре все его изображение смешалось в потеках краски, но эти потеки текли почему-то не вниз, к земле, а вверх, в скрытое за голубой дымкой тумана небо.
«Не уходи! Мне так плохо без тебя!» – закричала Кауранги.
Но Николай не ответил. Он растворился, и на его месте теперь сверкал, медленно вращаясь, огромный кристалл.
Как и все счастливые люди, Кауранги никогда не пережевывала прошлое в надежде понять будущее. День – это день, ночь – это ночь! Жизнь есть жизнь, а сон есть сон. И рефлексировать тут нечего. Неужели вся эта тревожность только из-за снов?
Но Лис восприняла все очень серьезно.
– Мне это не нравится! – сказала она. – Мне не нравятся эти твои слуховые галлюцинации. Завтра же сходи к врачу. Обязательно! Надо сделать томограмму. Я сейчас сама позвоню и запишу тебя на прием.
А сон про Николая, как и следовало ожидать, Лис интерпретировала по-своему:
– Он приходил, чтобы отпустить тебя. А ты отпусти его. Тот период твоей жизни закончился. Тебе нельзя больше жить одной. Ты должна любить, ты должна рожать. Найди себе кого-нибудь. Просто хорошего человека. Обещаешь?
Кауранги покорно кивнула.
Услышав детский смех, Марсель Лольон скосил глаза влево. Так и есть – многодетная семья переходит улицу на светофоре. Отец толкает коляску, в то время как пухленькая мама собирает в кучу своих утят, чтобы те не разбежались по дороге.
«Мои клиенты» – решил Марсель. За недели, проведенные на этой крошечной уютной Пьяцца Дивертенте, он научился безошибочно определять людей, которые приходят сюда специально ради него. Теперь нужно замереть и сменить позу ровно в тот момент, когда семья приблизится и дети закричат «Пиноккио! Пиноккио!». Важно правильно уловить момент. Первое неожиданное движение всегда вызывает веселый испуг и смех.
Удалось! Под сухой стук деревянных трещоток, искусно спрятанных под курточкой, он поднял одну руку, свесив кисть, и неуклюже перебрал ногами, будто подвешенными на длинных непослушных нитях. Дети завизжали и окружили его. Теперь оставалось сойти с подиума, пожать каждому руку, делая всякие обманные движения и дождаться, когда в шляпу упадут монетки. Ого! Даже и не монетки, а бумажка! Постойте! Сто евро! Спасибо! Дети заслужили особого отношения. Сфотографируюсь с каждым по-отдельности, а потом со всеми сразу.
