Возвращение Орла. Том 1 - страница 32

– Зело! – крякнув и хрустнув огурчиком, сказал Алексеев, в командном обиходе Семён, хотя и был Юрием Евгеньевичем. Они втроем разложились на узеньком верстачке, три огурчика и хлеб выложили прямо на раскрытый журнал, который перед этим читал пришедший вторым за Париновым Семён. Стёкший с огурцов рассол безжалостно промочил бумагу, как специально, абзацы, только что помеченные по полю огрызком карандаша, которых у него было по штуке в каждом кармане – вдруг мысль или рифма, или вот так пометить в журнале. Под его огурцом было: «Память – понятие само по себе скрепляющее и охранительное. Нет более удобрительной силы для раскрытия и расцвета народных возможностей, нет почвы более плодоносной, чем национальная память, ощутительная, непрерывная связь поколений живущих с поколениями прошлого и будущего». – Зело!

– Взяло! – поддержал его Николай Николаевич, похожий на Шостаковича очкарик, которого из уважения к его таланту физика так и звали Николай Николаевич, единственного из всей команды своим именем, сказал и сразу начал чихать, без перерыва пять раз. После первой кружки пива он чихал один раз. После первого стакана вина – три. После водки и самогона – пять. После чистого спирта, если приходилось в безводье пить и такой, только хихикал и говорил: чох – сдох. Отчихавшись и вытерев заслезившиеся под очками глаза, подвинул к себе журнал, – что мы тут промочили? – поднял свой огурчик с другого абзаца, похрустел и прочитал вслух: «Эпоха беспамятства не прошла даром…», конечно, не прошла, никуда она не прошла, по мне, так она только начинается, «мы воспитали поколение людей, которые не восприимчивы к культурно-историческому наследию…» – это про нас что ли? – догматически не только мыслят, но и чувствуют, с начисто отмершим органом, который позволял бы отличить временное от вечного…». Что за журнальчик? – приподнял, – «Наш современник», январь. Кто это так про нас?

– Распутин. «Жертвовать собою ради правды», – Семён был читатель, точнее, с недавнего времени стал («Когда ты, Сеня, читателем стал?» – «Как только стал писателем, сразу»).

– Давай, давай, давай-ка теперь моей, попробуем отличить временное от вечного… я с утра пробовал… не отличил, но понравилась, – полез за своей баклагой Николаич.

– Нам Тимофеич сейчас попробует! – охладил порыв Николая Николаича Жданов, Виночерпий, Винч по-простому. Он справился с прочищающим второе горло кашлем, но быстрый повтор был не в жилу, пить он не стал, но свой огурчик доел. – Где этот Аркадий?

– Во, – читал подмоченное и помеченное под своим огурцом Николаич: «Ошибку кормчих, чуть не сбившихся с нужного курса, надо искать не в личных качествах и не в слабой их профессионализации, а в короткой памяти…». Гм… Так, не пойму, кто у него с отмершим органом – мы или кормчие? Запутался твой Распутин. И потом, короткая память – это что, не личное качество? – И захрустел. – Всё-таки писатели народ легкомысленный, лирики – не физики, уцепятся за детальку, и ну её обсасывать! А деталька не сама по себе, она часть, изменчивая часть изменчивого целого. – Крепкий самогон быстро растёкся по мозговым извилинам, и, как обычно, первую команду от них получил язык. – Я уж не говорю, что короткая память как раз и есть слабая профессионализация, это очевидно, и обе они – суть личное качество. Может, и хороший человек этот Распутин, но не физик, и поэтому не Распутин, а Запутин, как и все эти твои писарчуки: пустят сейчас всех по ложному следу – длинную память искать в отрыве от личных качеств, славные, мол, вы ребята, только вот память у вас короткая, теперь они организуют длинную память, а вооружатся ею непрофессиональные мерзавцы, они из-под Рюрика говно выскребут и нам на хлеб намажут, вот уж порадуемся… Распутин-перепутин! Память – это и есть главное личное качество, ты есть то, что ты помнишь, – физика быстро понесло, собственно, затем и пили, – состояние любой замкнутой системы и есть сконцентрированная память. Да что – система! Взять, к примеру гамма-излучение, простенький фотончик…