– В окно-то посмотри – Коломна!
– Да ты не в окно смотри, а сюда.
Пухлая ручка нырнула в портфель.
Вместо льда и содовой принесли газированный «боржом», Гога свои двадцать грамм разводил, Толян просто запивал.
После второй рыжий глубоко и умиротворённо выдохнул и, высоко задрав голову, словно из-под очков, осмотрел обстановку. Обстановка была не ахти: столы без скатертей, зато окна с занавесками и на двух противоположных стенах репродукции – справа бубновское «Утро на Куликовом поле», слева – суриковское «Покорение Ермаком Сибири».
– Милитаристское какое-то кафе… а ещё «нега». Они бы до кучи «Оборону Севастополя» повесили.
– Лучше уж «Утро стрелецкой казни».
– Милее?
Гога неуловимо усмехнулся, но Толян уловил. Уловил! И быстро, чтобы теперь Гога не уловил, что он уловил, перевёл разговор на левого Ермака.
– Что ж это они, Сибирь покорили, а сами тут сидят, ехали бы все в свою Сибирь.
– А я бы в Сибирь даже ссыльных не пускал… нечего! И на Дальний Восток.
– Отчего же?
– Надёжнее, спокойнее…
– А по мне – размазать этот народ по полярному кругу, – размазывая масло по половинке белой булочки, сказал Толян, – и чтобы больше трёх не собирались.
– Бестолков ты, брат. Нужно ровно наоборот: собрать всех в одну близкую кучу, раздвинуть, скажем, окружную, и затолкать туда весь… ну, хотя бы российский плебс… тогда и делай с ним, что хошь.
– Да почему бы не в Сибирь?
Гога нахмурился, посмотрел на компаньона оценивающе.
– Не надо их в Сибирь вообще пускать… – Хотел добавить: «Самим пригодится», сдержался. – Не надо.
– Что тебе в этой Сибири? Тайга, минус сорок…
– Когда минус, а когда и плюс… Тут другое. Рассказывал отец, что ему рассказывала бабка, что ей рассказывал дед, который Аркадий, одну забавную легенду…
– Про Сибирь?
– И про Сибирь, и про Урал, и про Дальний Восток, и про Сахалин… его ведь много поносило по стране…
Толик напрягся, почуяв долгожданное со стороны товарища откровение.
Но Гога как будто очнулся:
– Что насторожился, как сеттер на охоте? Ничего он не рассказывал, враки всё писательские, он ведь мало того что писатель, так ещё и детский… что может рассказать детский писатель? – «Зря я ему намекал на бабкину тайну, ох, зря… ладно бы – сам знал». И вместо того, чтобы разговориться, Гога снова впал в кроткий ступор.
«Опять отключился, чертяка!..» Толян не один раз уже наблюдал эти мини-дрёмы и не мог понять, что в эти минутки происходит с «внучком»: то ли медитирует, то ли подселяется «на пару слов» в него какая-то иная сущность, то ли он сам куда-то переселяется, оставляя вместо себя на стуле живую упитанную мумию. Досадовал, что не умеет слушать чужие мысли.
– О чём задумался, детина?
Гога недовольно шевельнул бровью: «Не мешай…»
О чём? О том, что непонятно ни ему самому, ни тем более папочке, не сумевшему толком всё выяснить у собственной матери. Деда, то есть своего отца, тот по сути и не знал, если это вообще был его отец… т-с-с… здесь табу. О том, что какое-то невидимое крыло с самого детства поднимает, подталкивает и направляет Егорку… – куда? Что за сила? Откуда она? Неужели от одного маленького, в два слога и почти нерусского, слова? Был бы он сейчас просто Голиков, и что? Голиков – он и есть Голиков. Препротивная фамилия, отдаёт нищенством, голытьбой, голяком… и баней, противной общественной баней, где в женском отделении ходят старухи с обвислыми до пупа пустыми грудями, и бегают пришедшие на помывку с мамами двухлетние пацаны-
