– Ну, это же банально – река, речь…
– Да ничего не банально! – Аркадий заволновался. – Я тебе не про всю речь, про слово, про каждое отдельное слово. Ты понимаешь, так в мире всё запутано, трижды восемь раз переврано, и речь уже мутится, только по слову ещё можно добраться до истока, до того самого ключика, из которого всё началось – и само слово, и речь, и эта блудница история… только слово! Ведь кроме рек уже и смыслу не на чем держаться.
– А города?
Аркадий махнул рукой с досадой:
– Что и осталось? Муром да Шатура, а уже Егорьевск с Воскресенском, увы, христианские новоязы.
– Зато понятно, что означают. А Шатура – ни пойми что, то ли от чёрта, то ли от шаткома местного.
– Шатура древнее Мурома и всех остальных, это тоже санскритское слово…
– Ну… понесло, засанскритил!
– Да мы все говорим на санскрите, только не знаем об этом… Вот косим трын-траву, отчего – трын? А это трава на санскрите – трын.
– Достал ты, Аркадий! Мы на русском говорим, это твой санскрит у нас надёргал, что успел, а ты на него молишься.
– Что надёргал?
– Я ж говорю: что успел или что не успел забыть. Поэтому-то у них трын остался, а травы нет.
– Может, и так… А Шатур – это чатур, «четыре» на санскрите. Да и по-индийски… да и по-русски. В этом месте, видимо, было четыре холма…
– Ага, в болоте…
– Или четыре реки начинались… Скорее, четыре реки. Важные для местных, потому что должны течь в разные стороны. Две я знаю – Цна, Поля…
По реке плыл буксир «Речфлот». Дал два истошных гудка, словно хотел обратить на себя внимание берега.
– Скажи-ка, Аркадий, мифологические сирены названы от сирены? Или наоборот?
– Сирены – от русской райской птицы Сирин, кто слышит её пение, умирает.
– Всё-то у тебя от русского.
– Куда ж деться… все слова – русские.
– И Аркадий?
– Конечно! Страна такая была на русском севере.
– Ну и врать! – возмутился Семён – На каком севере? В Греции, райская страна с патриархальной простотой нравов. В Гре-ци-и!
– В Гре-е-ции, – обиженно передразнил Аркадий. – Аркадия от Арктиды, откуда в Греции возьмётся райская страна с патриархальной простотой нравов? Только в Гиперборее, которая была в Арктике. Потому и я Аркадий.
– Вот трепло! Ты Аркадий, потому что я тебя так обозвал, чтоб не врал и не говорил красиво, когда не можешь.
– Всё в масть, всё в масть, – простодушно согласился лиофил.
– Гипербореи? А где же просто бореи? – вставил своё умное Африка. – Как их теперь звать?
– Так же и звать – буряты.
– Загнул! Гиперборея – на Кольском, а бореи – на Байкале?
– Не просто на Байкале, а, заметь, на реке Оке и в Орлике.
– Какая связь?
– Самая что ни на есть прямая тёмная. Пока.
– Да, – подал голос редко вмешивающийся в споры Капитан, – проходили мы на Оке порог Ара-Борей, четвёртая категория, километра полтора жути… там ещё какая-то древняя стоянка… Буреть, по-моему.
– В масть, в масть!
– А вон, смотри, плывёт французское слово «флот»…
Аркадий даже договорить ему не дал:
– Какое французское!? При чём тут бедные, несчастные, безъязыкие галлы? Самое русское!
– Вот встретит тебя какой-нибудь учёный лингвист – намылит шею.
– Или я ему.
– Ты-то по какому праву?
– По самому главному, народному, по-честности.
– Вот ты думаешь, что флот…
– Да не думаю – знаю, я в воду глядел! А лингвист твой – в рот немцу. Ты за кого? И вообще, это теория ядерных реакторов интернациональная, а язык – мой. Мо-ой! И плевал я на всю эту пролатинскую шушеру.
