Возвращение Орла - страница 111

Понимали: под таким ливнем ехать нельзя, Катя, кроме прочего, переживала за переживающего дома отца, Семён, кроме прочего, переживал за переживающую Катю. Гроза зависла над косой, гром долбил прямо с зенита, Семён, с детства привыкший считать секунды между светом и звуком, так ни разу и не успел начать счёта, и гремело, и сверкало одновременно, значит, лупило перпендикулярно, прямой наводкой с маленькой высоты. Десятки раз слышались рядом характерные щелчки, земля тряслась, а может и трескалась вокруг палатки, тент провисал под потоками, подтопило и снизу, и сам воздух был как будто наполовину из воды. Ни о чём говорить было решительно невозможно, да и незачем. Сидели, слегка соприкоснувшись рукавами – и этого, как ни странно, хватало. Хотя не раз мечталось о такой возможности ночного уединения, приготовлены были тысячи фраз – и умных, и нежных, а вот случилось уединиться на самом деле и такими неуместными стали всё эти напридуманные фразы!

Гроза остановилась, как по команде. Не прекратилась, а именно остановилась. «Стоп!» – сказал небесный режиссёр, краны закрыли, тучи сдвинули в сторону, после грозовой тьмы открывшаяся за береговыми вётлами бледность востока могла сойти за рассвет. Сморило их всего-то на минуту, казалось, только закрыли глаза и сразу открыли – а уже и совсем светло, и небо над вётлами не бледное, а розовое, вот-вот солнце…

Первым делом Семён подошёл к брезентухе, «мертвецкой», полог был распахнут, хотя он сам вчера, правда, второпях, его зашнуровывал за подселившимся к покойнику Лёхой, наверное, размотало ливнем… ан нет, Лёхи-то и след простыл, и уплыл, похоже, ещё в дождь – ни от ног, ни от челна следов на песке не было, размыло, простыли следы, если по-русски… да и был ли сам Лёха, не примерещился ли на ночь глядя речной дух? Зашнуровал снова, кроме нижнего края, где торчала под задранной штаниной показавшаяся уже синей нога.

Мотоцикл под плёнкой был относительно сух, завёлся, краем, колесом по травке натужно поднялся на дорогу, подождал Катю и так же молча, как и всю ночную грозу, помчали в Дедново. В том же неловком молчании высадил Катю у дома – ну, не удался вечер!

Сначала был полон решимости разбудить Тимофеича прямо сейчас, но представил себе ночной переполох тут, и там, на косе, и передумал: мудреней вечера утро настоящее, а не это, молоко на губах. Назад тоже не поехал, чего кататься, лучше уж переждать тут, чем обратно к трупу. Приткнулся на площади со стороны сквера, отстегнул полог с коляски, внутри её было на удивление не очень-то и сыро, влез и закемарил.

Итак, Стёпа застонал.

М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Первое, что он опознал, вынырнув из неяви-сна, был запах. Запах сырого брезента. Наверное, ночью прошёл дождь. Запах мужской романтики. Это военрук, молодец, каждый год водит 9 класс в один и тот же поход, сейчас и наш черёд настал. Какой был вчера вечер у костра! Уставшие, завалились они в свои брезентовые дворцы и долго ещё не спали – слегка дурачились, шептались, вертелись… и дышали, дышали этим свободным духом похода.

Военрук был израненным одноглазым дядькой, отчего, конечно, все звали его Кутузовым, а вояка не обижался, даже наоборот («а зачем солдату левый глаз? Только щурить? Не нужен солдату левый глаз.»), был он, в общем, не особенно разговорчив, но иногда прорывало и тогда затевался бесконечный рассказ про 6-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Рассказывал военрук сбивчиво, и слушателю не всегда было понятно, когда, где и с кем что происходило – то ли в 41-м, то ли в 43-м, то ли в битве за Орёл, то ли это он, как боец 6-й гвардейской – орёл, и не просто орёл, а вообще – первый воин, а оказывалось, что это бой был страшный у посёлка Первый Воин, где его, военрука, дважды ранило, в плечо и в ногу, и что он, Кутузов-военрук, орёл, первый воин, был контужен с потерей глаза уже в битве за родной Орёл в величайшем, как он считает, сражении всей войны – операции «Кутузов». То есть – горько-вкусная героическая каша.