Возвращение Орла - страница 118



. Ещё эта курица на ремне… как упал на неё в сарае, так всю ночь с курицей под боком и пролежал, вдавила бочину, аж рёбра болят, хотел отрезать – ножа не нашёл, отвязать не слушались пальцы. Мешалась, зараза.

«…А мордовская жена ещё бы и накостыляла…»

Мотоцикла не было, правильно услышал. Костёр безнадёжно залит, и кружки, и точёные стакашки на кабельной катушке-столе тоже полны воды, если и оставалось в них какая толика, то и её разбавило грозой до беспользы. И никакой бутылки, ни фляжки, не то, что вчера – пей не хочу… О-о-х-х! Оставалось ждать, кто-нибудь ещё да вылезет сейчас на опохмел, не железные же они…

Богатыри храпели, надрывались соловьи, лещи плескались, примеряясь к скорому нересту, шебуршила по отмели рыбья мелкота… Тошно-то как, мама!..

Ещё раз перенюхал кружки, из самой духовитой половину выпил, только хуже стало, но допил до конца и тут же горько проблевался.

– Эльбятькс!

Подышав немного, взял со стола нож, отрезал, наконец, курицу. Прохладный речной бриз шевелил мелкие пёрышки на рябой шее. «Живая, что ли? – испуганно подумал Вася, – не может такого быть…», – двумя пальцами поднял птичью голову за гребешок. С дерева каркнула утренняя ворона, Вася испуганно отдёрнул руку. «Фу ты… похмелье, что ж, всего страшно…».

Брезгливо спихнул курицу под стол-катушку, и тут услышал, как из дальней, брезентовой палатки, зашнурованной петельками, кто-то пытался выбраться.

«Ну вот!» – Вася сразу вдохновился, но попытки несчастного прекратились, а к командному храпу прибавился какой-то стон-вой, можно было бы решить, что скулит собака, если б скулёж не рвался короткими хриплыми человечьими вздохами.

«Ещё хуже, чем мне, – сочувственно подумал мордвин, – ну, лезь, лезь, родной, вместе и спасёмся…»

Возня повторилась – теперь по брезенту с той стороны несильно били руками – и скулёж перешёл в рыдания с неразборчивыми причитаниями. Вася пошёл на выручку, распустил мокрые петельки и на пару шагов отступил. Никто не выходил, Васе стало не по себе. Заглянул – в заднюю стенку вжался странный лохматый изодранный и по пояс мокрый дядька с обезумевшими глазами, вчера он такого не заметил, хотя кого он вчера заметил?

«Уй, бля!..»

А вслух, не иначе, как с перепугу:

– Шамбрат – за год, бывает, по-мокшански ни слова, а тут за утро целых два, как они на берегу вспоминаются?

– Плох-хо, – ответили из палатки – Орлу в мокшанском приветствии послышался вопрос: «как, брат?»

– Ну, так вылезай, поправимся.

– К-куда?

– Сюда, куда ж ещё, на свет божий, рвался ведь!

Орёл мелко затряс головой и сильнее вжался в угол.

– Ну, как хочешь, – вздохнул Вася и поплёлся назад к кострищу.

– Стой, п-погоди… ты кто?

– Я Вася.

– А я?

– У-у-у, ка-ак тебя…

– Вася, в-вытащи меня отсюда…

Странное утро

…существует неизвестный процесс, который пересекает пространство-время и упорядочивает события.

Карл Юнг

Ока ещё с вечера повела себя как в тихом роддоме роженица, которой приступило. Часа за два до грозы, в изумительной чарующей тишине, когда широкой её гладью любовалась всякая живая тварь – и с берега, и с воздуха, и с воды, и из-под воды, – вдруг возникали на ней, то тут, то там рябые пятна, мигрировавшие вниз и вверх по течению, то к левому, то к правому берегу, а то вообще выписывающие кренделя, какие под силу бы ураганным порывам, но на верхушках ив и лист не дрожал. Кое-где даже вспенивались буруны, мчались метров сто-двести и так же неожиданно исчезали. По всему было понятно, что ветер тут ни при чём, как и всё, что было вне реки – река, плавная равнинная тихоня сама, изнутри себя вбрасывала в мир невесть откуда взявшуюся прыть и силу, словно накопила её когда-то в непамятные нынешним обитателям времена, да вот пришло время освобождаться от бремени. С дединовского парома посреди реки скатились в воду шесть легковушек – паромщик клялся, что виной неожиданный продольный крен, как будто кто-то под другой край подставил спину. В сумерках одна баржа с песком, не справившись с неожиданным боковым течением, зашла за бакен и как утюг прокатилась по запоздалым лещатникам – три лодки до сих пор пустыми болтаются на якорях, а другая баржа, порожняя, чтобы не погубить рыбаков с белой стороны, стала их оплывать и, тоже не рассчитав попутной стремнинной тяги, врезалась в берег, аккурат в насосную станцию, теперь там на двенадцати гектарах будет сохнуть без полива только что высаженная капуста. В Малеевском, в Прорве, с полоскательных мостков пономарёвская вдова, бывшая учительница Нина Ивановна уцепила проплывавшее мимо удилище и выволокла на берег леща весом в двадцать один килограмм – с отделения звонили в Коломну, и теперь из Москвы ждали ихтиологов, для подтверждения рекорда. А во Фруктовом, под плотиной, местные рыбаки вытащили в одной сети центнеров шесть стерляди, ну, этому, конечно, уже никто не поверил, может шесть штук? – хотя утром к коломенскому рыбнадзору экстренно выслали подмогу – не одному ведь местному инспектору живиться на таком вопиющем браконьерстве. И с утра же зажужжал вдоль Оки вертолёт, а по берегу стали шнырять милицейские и даже военные машины – ну, это, должно быть, совсем по другому поводу…