Возвращение с Лоэн. Роман - страница 43

– Рой, ты ведь знаешь, что я так, в шутку, – растерянно отвечала она.

– И я тоже. Только почему ты не смеёшься?

Лега виновато засмеялась.

Они договорились о встрече, и Рой снова принялся за письмо к матери. Потом он долго сидел в кресле и думал о предстоящем допросе. «На этот раз она не уйдёт», – сказал он себе.

…Лега уже поджидала у его дома. Они сели в её машину и поехали «убивать время» Роя. Вечер и ночь они провели так, как обещала Лега. Она была абсолютно безропотна, старалась его ублажить во всём, и Рой сполна получил все свои удовольствия. Рано утром она привезла его домой. И уехала, ничего не сказав на прощанье. Они расстались молча. У Роя «стрельнуло»: «Всё, больше она не позвонит… Ну, и…». Она ему больше не нужна тоже. А время он провёл хорошо, как хотел… «И чего ей от меня было нужно?».

Он так её и не «классифицировал». И если бы он захотел ответить на свой же вопрос, то мог бы ответить так: «Она искала мою душу, а не утех».

Хотя нет – не мог бы. Слишком вольное допущение…

Рой словно бы подводил черту – подо всем, что его хоть как-то с кем-то связывало помимо службы. А служба теперь сошлась в одной точке – на допросе Лоэн, на «публичном», на котором он её и добьёт – с помощью Эйнбоу. «Этот чудак только предполагает, что она – маг, гипнотизёр, а мы будем этим располагать», – улыбался он. И собирался убить двух зайцев: во-первых, у него будет версия, которую можно озвучить прессе, и неважно, что скажет «дикая кошка», и во-вторых, Лоэн окажется в его полной власти, и он что захочет, то с ней и сделает – чтобы «расколоть». «Чародейка – надо же! Сумасшедшая… Кто захочет с тобою связываться ещё, кроме меня?».

…В глазах Лоэн возникали и лопались какие-то радужные круги, сыпались в пустоту созвездия, высекаемые страшной болью в голове, которую она не замечала… Рыдания, подступившие к её горлу и охватившие его мёртвой петлёй, не могли породить отрезвляющих слёз. По её щекам из глаз изредка стекали тяжёлые вязкие капли, которые жгли словно расплавленное серебро. Пальцы, вцепившиеся в решётку дверного оконца, да и всё тело, свело судорогой.

Сколько прошло времени с тех пор, как её бросили здесь? Может быть, полчаса, а может быть, и вся ночь. В пустом просвете подземного коридора не было никого и ничего, что бы могло хоть на секунду отвлечь её, спасти нечаянным упрёком её мучителям. Это был конец надежде, начало тьмы. Безумие набросило на голову Лоэн своё лёгкое чёрное покрывало. Она потеряла себя. Это была уже не она. Ничего не было под нею. Она летела, летела…. Падала вниз с высоты мутного неба на какие-то остро-блестящие, «умытые» сверканием лезвия, которые были сделаны в виде огромных кривых сабель. Она была в тонких, почти неощущаемых чёрных трико, которые – она успевала сообразить – не спасут её от холодного, режущего надвое удара между ног. Тело не слушалось, крик не мог вырваться из её горла, но оглушал «изнутри», она кричала «в себе», и – в миг соприкосновения с безжалостной сталью – у неё разрывалось сердце, и крик – будто он из ложного хрусталя – рассыпался не незвонкие рваные осколки. И она плыла, плыла из черноты, подмываемая какой-то потусторонней тягой. Она хотела взлететь, и взлетала под потолок комнаты-камеры, лёжа спиной на пустом пространстве. Её подмывало вверх, вверх, всё ближе к дыре с разодранными краями, что зияла в потолке, и были уже видны звёзды на небе, и жуть исходила от них, и она упиралась руками и ногами, чтобы не «втянула» её эта дыра, эта гибельная воронка… Но могильный сквозняк подхватывал её невесомое тело, как бумажку, и тишина пустого пространства наваливалась на неё страшной безликой тяжестью, разрывала её, и лопались, лопались радужные электрические кольца…