А мать лежала в каком-то скрытом помещении роддома, помудревшая и повзрослевшая от тяжелой и счастливой женской работы. Все понимая и принимая. И свою силу, и свою боль, и свое счастье.
А ошалевший отец, теряя смятые папиросы, теряя теплую мелочь из карманов, частично теряя себя, шел к своим друзьям пить любимый «Белый аист». Это тоже тяжелая мужская работа – красиво жить, пить, хмелеть и умирать за свое и чужое счастье.
А я лежал в полутемной родильной, с номерком на выцветшем голубом одеяле, рядом с другими новорожденными, и ничего не понимал.
Я не понимал, зачем полная тетя, пахнущая молоком, так яростно машет головой, вверх – вниз, вверх – вниз.
Я не понимал, какой стоит год и что это такое – год.
Я не понимал, кто я такой, откуда и зачем.
Я еще почти ничего не понимал, что уже понимали многие жители этой маленькой планеты.
Я понимал что-то другое, может быть, более сложное и важное. Но простые человеческие истины мне еще предстояло познать и открыть. Для себя.
Так закончился этот день и наступила ночь. Ясная и звездная. Стоял декабрь, сильно морозило. Поэтому ценнее всего было внутреннее тепло. Его ни за что не хотелось ни отдавать, ни терять. Мягкие ворсинки от одеяла щекотали губы и нос. Это смешило и раздражало одновременно, но расставаться с этим тоже уже не хотелось. Ведь это теперь был и мой мир. Незнакомый, строгий, мудрый и смешной… живой!
Дети в любом возрасте гораздо глубже и умнее, чем это представляется взрослым. Они не так рациональны и расчетливы, коварны и лицемерны, как мы, но всегда ли эти качества можно поставить в заслугу взрослому человечеству? Дети наивны, и многое из того, что предлагает им мир, принимают на веру. Верю-не-верю – помните такую детскую игру? Дети чаще верят тому, чему мы, взрослые, категорически не верим. Перед нами два слова, «Вера» и «Сомнение» – на слух, даже без значений, какому из них вы отдадите предпочтение?
Доверительность ребенка – это его познавательный, духовный путь развития. Занозистый путь, с чувствительными уколами и синяками, но все же это самый единственный и гармоничный путь. Взгляните на окружающую природу, частью которой являемся и мы: она наивна, проста и доверчива. И весной, в периоды возрождения, и осенью, в периоды умирания. Она просто верит, что так единственно и возможно жить. Даже в соперничестве – порой смертельном – она искренна и откровенна. В этом наивном разнообразии, в этом откровенном простодушии она и прекрасна. Природа живет без подлости и предательства, но ведь не она придумала эти слова, чтобы жить их значениями. Плохие слова.
Первые эпизоды из детства, которые высветила моя память, очень наивны и по-детски трогательны.
Помню склонившуюся надо мной маму. Я лежал в деревянной кроватке, и белые кораблики, качающиеся на волнах платья, наплывали на меня. Три выпуклых синих штриха – это волны, голубой цвет ткани – море, а белый кораблик? Для меня тогда это было небо, а мама в этом платье – праздник. Я притрагивался глазами к этому спокойствию и засыпал. И на всю жизнь полюбил три этих цвета – белый, голубой и синий. Красивое платье мамы и было тогда для меня мамой.
А когда приезжала бабушка Анна, папина мама, ее мягкие руки пахли свежеиспеченным хлебом. А теплый хлеб пахнул бабушкиными руками. В туго обтянутой косынке, вся облитая солнечными лучами, она спокойно сидела на диване и смущенно улыбалась. А я глядел на нее и недоумевал: почему бабушка прозрачная? Насквозь. И теперь, во взрослости, старость всегда ассоциируется у меня с тихой, спокойной и прозрачной чистотой. К сожалению, уходящей.
