Расследование я решил начать с двух наиболее резонансных событий, связанных с именем Обухова – с истории с погибшим в аварии молодым человеком и со стариком, выселенным из дома. Если верна моя основная рабочая гипотеза и речь идёт о группе неких народных мстителей, то они, конечно, должны были отметиться возле этих громких дел. По опыту я знал: к радикальным действиям переходят, только разочаровавшись в мирных способах решения проблемы. А они, эти способы, всегда оставляют следы. Возможно, кто‑то из активистов выходил на пикет в защиту пострадавших, и был задержан там полицией. Или переписывался с органами власти по их поводу, или пытался помочь просто в частном порядке – деньгами или вещами. Выяснив у пострадавших имена этих доброжелателей, останется только установить связь между ними и сотрудниками «Терпиловки»… Адреса фигурантов обоих скандалов я нашёл быстро. Семья погибшего в аварии молодого человека жила в двух кварталах от центра города на Качаевской, а родные старика – на Абрикосовой.
Навестить их я решил этим же вечером.
Глава восьмая. Сонное царство. Сын войны.
Остаток дня прошёл в хлопотах. Большую часть времени я пытался уяснить себе удивительно неудобную и запутанную производственную систему, принятую в редакции. Журналисты теряли массу времени, по нескольку раз распечатывая на принтере полосы со своими материалами, бесконечно таская их из корректорской на вёрстку и обратно, а после ещё и дожидаясь утверждения главным редактором. Бумаги этот процесс потреблял целое море, и в день выпуска номера все корзины в кабинете оказывались утрамбованы ей под самые крышки. Дело значительно упростилось бы, согласись корректор и ответственный секретарь, две сухие тётушки предпенсионного возраста, редактировать газетные тексты на компьютере. Но те из каких‑то луддистских соображений наотрез отказывались учить компьютерную грамоту, и сделать с ними, по словам Милинкевича, ничего нельзя было. Впрочем, я не думаю, что он всерьёз собирался тут что‑то менять. В пыльной атмосфере «Терпиловки» плавало смешанное ощущение самодовольства, скуки и равнодушной привычности ко всему. Эта газета со своими высокопарными панегириками власть предержащим, восторгами несуществующими успехами и намеренным игнорированием реальных проблем так привыкла сторониться настоящей жизни, что, в конце концов, окончательно отгородилась от неё непроницаемой стеной. Пределов этого сонного царства не достигали вольные запахи и звуки, день здесь менялся ночью не по законам природы, а по мановению начальственной руки, и любая мысль, не согласованная с генеральной линией, падала на землю как замёрзшая птица в январскую стужу. Тут с суеверным ужасом избегали любых перемен – одно неосторожное движение и в выстраиваемое годами тёплое застойное существование нахлынет, не дай Бог, свежий ветер…
На работе после шести часов никто из сотрудников не засиживался. В конце дня я, не без труда отклонив навязчивые приглашения Милинкевича выпить по кружке пива, отправился по делам.
Когда я вышел на улицу, залитую светом фонарей, в моём кармане раздалась телефонная трель. На экране аппарата высветился номер Ястребцова.
– Игорь, здравствуй. Не помешал? Можешь общаться? – нетерпеливо заговорил Николай.
– Могу.
– Ну как там редакция?
– Всё хорошо, познакомился со всеми, даже выполнял кое‑какие задания.
– Стопоров содействие оказал?
