Кедровый крест с прекрасным природным древесным рисунком.
– Прекрасная работа. Спасибо большое.
Ваня уже навёл порядок на могиле её отца, хотя не был в восторге от этого, но закусил губу и со скрипом сделал. Они вместе выбрали место рядом с Сергием, мужчины выкопали ямку и поставили крест. Красивый древесный цвет согревал промозглую и унылую обстановку. Все трое стояли перед крестом и, не моргая, смотрели перед собой. «Все родные мои люди теперь лежат вот тут, рядышком».
Дядя Лёня пригласил их к себе на чашку таёжного чая. Приятный запах сочетания лесных трав и ягод разнёсся по маленькой избёнке. Печка затрещала, стало тепло и уютно, Наде вспомнились детские годы, приятные ощущения от живого тепла печи, воздух, пропитанный лесом, чистый и вкусный. Ей хотелось вдоволь надышаться, очиститься, набрать полные лёгкие и задержать дыхание, чтобы тайга поселилась внутри. Надя сделала глоток горячего чая, упившись богатым разнообразием запахов.
– Ну, как ты живешь Дядя Лёня? Рассказывай.
– Да всё хорошо, дочка, как обычно. Ты как уехала, вся молодёжь за тобой погналась. Никого не осталось, деревня наша умирает. Осталось тут несколько семей и всё, они помрут, и не будет нас больше на карте, всё зарастёт травой, а через лет десять так вообще ничего не останется. Твои приёмные родители – последние, кто более-менее молодой. Ты была у них?
– Нет ещё. Но обязательно зайду сегодня. Я им не говорила про Богдана, не хотела печалить.
– Ну да, ну да… Дай им время. Они у тебя хорошие. А мастерской-то моей больше нет, лес совсем дорогой стал, да и купить его негде, всё китайцу продали, скоты. А если и найдешь кто продаёт, так денег нету купить. Ведь к каждому в карман залезли. Так всё и ветшает, а потом и вовсе пропадёт. Я последнее время только гробы с крестами и делаю из старых запасов. Так и этого уже почти не осталось, уже и умирать-то некому. От хозяйства и кормлюсь, одними овощами зиму переживаю, про мясо уже несколько лет не слышал. Дааа, девочка моя, вот куда привели нас правители.
Ваня достал заранее подготовленную бутылку водки и поставил на стол. Слова не говоря, Лёня поднялся и принёс три стакана. Надя поморщилась и перевернула его донышком кверху. Ваня за рулём. Дядя Лёня налил до краёв и залпом опрокинул. Ни один мускул на лице не подал признаков жизни. Занюхал рукавом и бросил полено в печь. Береста мгновенно загорелась, и тоненькая струйка дыма ворвалась в комнату, наполняя её запахом лечебного дыма.
– Я уже хочу умереть, Наденька. Надоело мне всё это государственное беззаконие. Ты знаешь, в прошлом году мы с Витькой, соседом, пошли в тайгу в конце лета за орехом. Приходим на наше место в кедрач, там, за распадком. Туда ещё мой прадед ходил, понимаешь, потом дед с батей, я. Целые поколения там орех брали, это по праву наша земля, родина, природа – кормилица. Приходим мы, значит, туда, а кедрача-то и нету. Стоят вагончики, а вокруг пустырь. Вываливается из вагона жирный китаец, пьяный, мордатый, с ружьём на перевес, и давай стрелять по нам. Я бежать, думаю, в тайгу зайду, они меня не найдут там, ведь как дом родной, каждый куст по имени знаю. Побежали мы, слышу выстрел и шлепок, Витька упал и не шевелится, наповал. Я так и убежал, испугавшись. Потом, конечно, поехал в город, в полицию написал. Они даже тело не нашли, сказали только: «Мужик, не лезь, не твоё это дело». Так и забыли Витька. Даже гроба ему не сделал, только крестик из сосны. Вот сижу потом и спрашиваю себя. Зачем жить, если любой басурманин может домой ко мне прийти и застрелить, как зверя, и ничего ему не будет? Я в войну снайпером служил, и ружьё у меня есть, думаю, если начать отстреливать эту нечисть, по одному в месяц. А что ещё я могу сделать? Может, другие потом бояться будут ехать сюда. И лес сохраню, и дух русский, – и слеза бесшумно упала в пустой стакан.
