Ругает по сей её день —
Ему самому было страшно,
Ему самому было лень.
А Билли поправился, только
Случилась другая беда —
Ведь, дочка портного, Клотильда
Расторгла помолвку тогда.
Один он остался на свете,
Но зла не держал на неё.
Он видел своё отраженье
И принял несчастье своё.
А, впрочем, в Клотильду-простушку
И раньше он не был влюблён.
Милашка, смешная девчушка…
Но Билли другой ослеплён.
Боялся кузнец признаваться
В том даже себе самому.
Надёжно храня свою тайну,
Он не говорил никому,
Как вечером шёл он, усталый,
Шепча имя Мэри во тьме,
И думал о ней беспрестанно,
Мечтая увидеть во сне.
Когда же в бреду он метался,
То, имя её бормоча,
Он выболтал всё (Что не странно!),
О чём терпеливо молчал.
От этих горячих признаний
Застыла на месте она.
Полна голова её знаний,
Но нет, не была влюблена.
Расчётливый Джонни-аптекарь
Не баловал лаской её,
Как справочник библиотекарь —
Нужна – он её достаёт,
А, коль отдохнуть он намерен,
Не вспомнит о ней… Ну, и пусть!
Вот, только в тот вечер на Мэри
Нашла небывалая грусть.
Она непривычные мысли
Гнала, словно злобных чертей,
Заботилась нежно о Билли,
И стал очень дорог он ей.
Когда же впервые в сознанье
Пришёл он, признался опять,
Что нет ему в том оправданья,
Но только о ней мог мечтать.
Однако ему не по нраву
Разрушить красавице жизнь.
Хоть выболтал страшную тайну,
О дружбе посмел лишь просить.
С тех пор они стали друзьями,
И если бывают вдвоём,
Ласкают друг друга… глазами!
Болтают о том и о сём.
Она понимает, насколько
Теперь ему жить тяжело,
А он затаился, поскольку
Им вместе быть не суждено.
И борются оба со страстью,
И тонут в любимых глазах,
А ночью уносятся к счастью
В несбыточных снах и мечтах.
Как воздух те встречи и Мэри,
И Билли – обоим нужны,
Ведь, только друг другу доверят
Надежды, печали и сны,
Несбывшихся чаяний лужи,
Обиды и слёзы, и страх…
И тонет наш Билли всё глубже
В её темно-синих глазах,
Об этом ничуть не жалея.
Мечтает о ней день и ночь.
Когда он с ней вместе, слабеют
Все беды, и горести – прочь.
И выйдет он вечером в поле,
Когда непроглядно темно,
И взором пронзительным ловит
Далёкой любимой окно.
4.Тем летом у нас в Корнуолле
Сирень зацвела, как всегда,
И мастер несчастный наш Билли
Совсем помешался тогда.
Метался, не зная покоя,
Ночами не в силах был спать,
Страдая совсем не от зноя.
Он понял однажды, что страсть
Его окончательно съела.
Противиться не было сил,
И ночью, свободной от дела,
Он к дому её приходил.
Смотрел он на тёмные окна,
И чудилось что-то ему.
О грёзах, мечтах потаённых
Поведать не мог никому.
А Мэри всё так же трудилась
И с виду была весела,
Но только порой через силу
Давались слова и дела.
Однажды в июле аптекарь
Уехал к далёкой родне.
Взял деток с собою и бону,
Ворча о билетов цене.
А Мэри осталась, чтоб было,
Кому за хозяйством глядеть,
За домом следить и за кассой
В аптеке подсчитывать медь.
Ночами хозяйка скучала
Одна у окошка на сад,
Не зная, не видя нимало:
За ней неусыпно следят.
Увлёкшись однажды мечтами,
Уставилась молча в окно…
Вдруг видит, в тени за кустами
Маячит, мелькает пятно!
Но Мэри была не из робких,
И крикнула громко: «Кто здесь?
Кикимора с зарослей топких?
А, ну, выходи! Кто ты есть?»
Тут Билли явился из тени
И, голову молча склоня,
Он стал перед ней на колени,
Шепча: «Королева моя!»
И воздуха стало ей мало…
Нет сил, чтобы спрятаться в дом…
Стояла она и молчала,
И Билли дышалось с трудом.
Она поняла, что хотела
Увидеть сама кузнеца,
И вдруг обняла его смело
И вытерла слёзы с лица.
