– Поучим фраера?
Лошадиноголовый Гришаня ухмыльнулся:
– Зачем? Он нам ничего плохого не сделал. Наоборот – девку привел. Вах, красивая девка! А ну, – голос гопника стал жестким. – Вали отсюда, деточка. А девку оставь.
– Гришаня, а вдруг он ментов позовет?
– Ментов? А и верно. Молодец, Гогочка! Тогда держите его, парни.
Олеся дернулась и закричала…
– А ну, заткнись, сука! – В руках Гришани сверкнул нож. – Личико попорчу. И тебе, и твоему кавалеру. Будешь благоразумной – останешься целой, поняла, дура? Даже портить тебя не будем, так, минет сделаешь каждому… Ну?!
Лезвие ножа…
Нападать!
Если их много – только нападать. Нападать первым! Как учил когда-то покойный Фирс, десятник пограничной стражи.
Нападать? Откуда он, Лешка, это знает? И кто такой Фирс?
Нет! Думать пока было некогда!
Лешка не встал – он прыгнул, ударив главаря ногой в щиколотку и – одновременно – ловким приемом выбивая нож.
Нет, служба в акритах – пограничной имперской страже – отнюдь не прошла даром.
Прыжок!
Удар!
Ногой в челюсть. Тому, коренастому… как его – Гогочке?
Гопник с воем покатился по клумбе.
А этот удар показал как-то Никон – товарищ по сыскному секрету Константинопольского эпарха.
Господи! Кто такой эпарх?!
Лешка не думал… Кто-то сейчас думал за Лешку. И не только думал – действовал! Очень даже успешно.
Раз!
Вытянутая – выкинутая – вперед рука. Кулак с жатыми в «медвежью лапу» пальцами…
Удар!
Так били крестоносцы. Точнее – сербские воины Здравко Чолича. Жаль короля Владислава. Как его прозвали? Варненчик. Эх, Варна, Варна.
Главарь завыл – видать, Лешка сломал ему ребро, а то – и пару. Ну, конечно, действовал предельно жестко – их же много.
Снова прыжок. Удар! Вой! Двое гопников поспешно скрылись в кустах. А оставшиеся…
– Ничего, мы еще посчитаемся…
Удар!
– У-у-у-у…
Лешка наклонился ближе, поинтересовался участливо:
– Может, сломать тебе шею, турецкая морда?
Почему – турецкая?! И кто такой Здравко Чолич?! Король Владислав?!
А такое было чувство – будто он, Лешка, их лично знал – и короля, и этого – Чолича.
Полуоборот. Быстрый внимательный взгляд – так обозревает поле битвы опытный арбалетчик. Нет, вроде бы все спокойно.
Пнуть лошадиноголового – вот так!
А теперь – пусть убираются. Ишь, стонут, сволочи. А и поделом – никто их не просил приставать к незнакомым людям.
Лешка обернулся к Олесе, протянул руку:
– Быстро уходим! Они обязательно вернутся. Не одни – с янычарами!
– С… с… с какими янычарами?
– Что?!
Алексей наконец пришел в себя и теперь удивленно оглядывался.
А Олеся… Олеся вдруг обняла его, прижалась щекой и заплакала:
– Как ты их… Вот уж не подумала бы, что ты умеешь так драться? В секцию ходил?
– Да, – Лешка коротко кивнул и ласково поцеловал девушку в губы. – Ну, что, Леся, идем?
– Как ты меня назвал? – Олеся вдруг улыбнулась. – Леся? Так меня мама зовет. И бабушка.
Леся…
– А меня друзья называют – Лекса.
Лекса?! Откуда это имя? Какие друзья?
Алексей обхватил голову руками.
– Что с тобой? – испуганно произнесла Олеся. – Тебе плохо?
– Нет, все в порядке. Идем!
Улицы уже опустели, лишь кое-где слышались приглушенные голоса, и желтые фонари сгущали ночную тьму, а по широкой центральной улице проносились редкие автомобили.
* * *
Вовка послушно дожидался их на автостанции – приземистого, сталинской еще постройки, здания, не так давно стараниями местных властей заново перекрытого дорогой ядовито-розовой черепицей. Теми же стараниями вокруг здания был разбит небольшой садик – цветы, кусточки, гипсовые вазы, скамеечки. На одной из таких скамеечек, в числе редких пассажиров, и сидел сейчас Вовка – похожий на растрепанного нахохлившегося воробушка, в синих застиранных джинсиках и такой же куртке.
