– И потому ты меня любишь! – подмигнув, расплылась в белозубой улыбке боярышня Кольнева.
– Люблю, – согласилась Любава, закатив глаза.
Подруга тотчас под локоть схватила, да потащила подальше от окон, где уши могли быть.
– Помнишь ведь, что завтра Купала ночь? – заговорщицки.
– Кто же забудет, – проворчала Любава. – Только мне ещё рано, – скривила недовольно лицо. – Я кровить-то не начала, да и няньки глаз не сводят.
Всегда раздражали правила. И постоянный надсмотр. Туда не ходи. То не делай…
– Тоже мне, горе! – фыркнула Боянка. – Где проблему нашла? А я тебе на что?
– Вот и я всё думаю, на кой ты мне? – подыграла Любава.
– Потом благодарить будешь, – кивнула значимо подруга. – Когда замуж удачно выйдешь.
– Ты о чём?
– Я уже нам всё приготовила. Пока остальные девки будут по реке венки пускать, а парни по лесу рыскать в поиске папоротника, мы с тобой к тайному месту сбегаем.
– Это где такое? – озадачилась Любава. Окрестности облазила вдоль и поперёк, а если учесть, что частенько на Буяне каталась… так и хорошо за пределами.
– Завтра узнаешь, а пока приготовь кое-что…
К следующему вечеру Любава была особливо взволнована. И до того загорелась шалостью подруги, что намедни легла рано, заготовила наказанное Боянкой, весь день точно на углях промаялась. Убедила нянек, что спать охота. Глафира и Авдотья проверили, чтобы княжна в постели лежала. Зная её хитрость, проверяли несколько раз каждая, и только раздался первый смех со двора, – незамужние девицы спешили к костру на берегу Дёсоньки, – Любава плюнула на осторожность, да вместо себя подушек разложила. Одеялом приткнула, мол, крепким сном забылась, а сама в окно… по верёвке… и крадучись за угол конюшни, где был спрятан узел с вещами.
Тенью мимо хоромин – проулками затенёнными, по тропинке к лесу и у поваленного дуба, до которого едва свет села доставал, остановилась в ожидании боярышни.
К оговоренному времени Боянка примчалась. Вся запыхавшаяся и разволнованная, свой узелок к груди прижимала.
– Ух, батька злой нынче, – хихикнула дурашливо. – Глаз полвечера не спускал. Уж подумывала его усыпить отваром каким.
– И как всегда не досмотрел, – прыснула Любава. – Ну и влетит тебе опосля.
– Дык это опосля, значит нужно так отгулять, чтобы не зря потом страдать! – обескураживающе отмахнулась подруга.
Чуть покопошилась. Вспыхнула лучина и Любава за Боянкой во тьму леса пошла. Дышать боялась, но ступала по непроглядной тропинке, кою ведала боярышня. И до того княжна верила своей подруге, что даже страх мрака и вероломства волшебной Купаловской ночи, не останавливали.
Шли долго, а может казалось то потому, что сумрак окружал, звуки пугали. Вертляво, меж деревьев, через кусты, пригибаясь к земле, а когда Любава поняла, что уже шаг за шагом, прижимаясь и бока царапая о голую ведьминую глыбу, оторопела вмиг:
– Издеваешься? – шикнула в темень, ведь Боянка упрямо дальше по отвесной скале пробиралась.
– Что? – непонимающе оглянулась, удерживая лучину пред собой.
– Ночь! Купала! Ведьмина глыба! Погубить нас хочешь?
– Испугалась что ли? – хитро глаза сузила. – А кто мне косы драл, визжа, что ни черта, ни бога не страшится?
– И ничего я не боюсь, – нахохлилась Любава, проворчав предательски севшим голосом.
– Отлично, а то усомнилась я… – бессовестно дёргала за нитки гордости Боянка.
– Что… – Теперь не по-детски испугалась Любава, таращась на расторопно раздевающуюся подругу. Боярышня уже и костёр успела небольшой развести, и обрядовые слова наговорить, пока камушки по обе стороны от пепелища выкладывала. – И купаться в ведьминой заводи будем? – едва не клацала зубами от ужаса, переводя взгляд на берег реки: на шуршащий от порывов ветра рогоз и совершенно недружелюбную тёмную воду, в которой то и дело мерещился плеск.
