К счастью, скоро выяснилось, что маленькие девочки от новобранцев отличаются не так уж сильно, с ними тоже можно ладить. Тем более, что до пугающих пестиков и тычинок оставался почти целый триместр.
Сложнее было с новыми коллегами: большинство держалось подчёркнуто холодно, общение было чисто формальным. Кажется, настоящие учителя считали, что он не их поля ягода. И были правы, поэтому он не обижался и не пытался ничего изменить, лишь наблюдал за ними со стороны, с интересом и удовольствием, как за одним из колоритных проявлений чудесной гринторпской жизни.
Учителей, не считая его самого, лейтенанта Токслея – тоже новичка, но уже успевшего вписаться в гринторпскую компанию, мисс Фессенден, ступившую на педагогическую стезю невольно и ненадолго, и профессора Инджерсолла, читавшего выпускному классу философию, было двадцать человек, и все они представлялись Веттели персонами чрезвычайно незаурядными.
К примеру, мистер Харрис, преподававший математику у мальчиков, удивлял своей страстной увлечённостью овощеводством. Под окнами его комнаты было разбито несколько грядок, самых аккуратных и ухоженных из всех, что Веттели доводилось встречать. На них до сих пор что-то росло, не смотря на осеннюю пору. И каждый вечер, сразу после пятичасового чая мистер Харрис, облачённый, независимо от погоды, в короткий дождевик и резиновые сапожки, выходил в свой импровизированный огородик и копался в нём ровно два часа: что-то полол, рыхлил, окучивал, унавоживал… За навозом он специально ходил в деревню с маленьким, почти игрушечным ведёрком. Токслей не раз предлагал коллеге привезти целый мешок на грузовом прицепе директорского венефикара. Но мистеру Харрису нужен был не всякий навоз, а какой-то особенный, он лично его выбирал. И одними только уличными грядками его сельскохозяйственная деятельность не ограничивалась. Собственную комнату он превратил в подобие оранжереи: там под мощными лампами зрели перцы, томаты и баклажаны, зеленели перья лука и кочаны цветной капусты, а по окну вились огуречные плети, усыпанные весёленькими жёлтыми цветками.
Мистер Харрис был единственным, кто удостоил Веттели визитом в первый же рабочий день. Правда, внимание оказалось небескорыстным, и явился математик не один, а в компании с авокадо. Он так и сказал с порога:
– Вы Веттели, наш новый сотрудник? А это авокадо. Будем знакомы!
– Очень рад знакомству с вашим авокадо, сэр, – вежливо поклонился Веттели, стараясь сдержать предательски рвущийся наружу смех и выдать его за любезную улыбку, – но нельзя ли узнать и ваше имя?
– А! Я Харрис. Кит Мармадюк Харрис, но теперь не о том. Авокадо! Видите, какой у него бледный вид и вытянутый стволик? Это нехватка света! Нам нужен свет!
– Я могу вам чем-то помочь? – осведомился Веттели осторожно, он уже начал сомневаться, в здравом ли его гость уме.
– Ну, разумеется, можете! – вскричал Мармадюк Харрис с нотками раздражения в голосе. – Иначе зачем бы я тащил горшок в такую даль? Разве вы не заметили, какой у вас светлый кабинет? Южная сторона! Это надо понимать, раз вы собираетесь учить бедных детей естествознанию! Авокадо будет очень хорошо на южной стороне… То есть, летом оно пострадало бы от прямого солнца, но теперь уже осень, так что всё будет в порядке, можете не беспокоиться.
Меньше всего в этой жизни Веттели беспокоили климатические предпочтения чужих авокадо, но Харриса это не смущало, он продолжал своё:
