Он запомнил текст донесения и через час после собрания, уже седлал Крылана.
– Будь осторожнее, мальчик мой, – повторял отец Лучан, как будто все другие слова забыл.
– Да ничего со мной не случится, – отмахнулся Артур, – съезжу и вернусь.
Именно это он и собирался сделать. Съездить в Долину и вернуться. Чем скорее, тем лучше. По возможности, без приключений. Хороший рыцарь не тот, кто, очертя голову, лезет в драку. Хороший рыцарь в любой драке должен остаться живым. Уж отцу-то Лучану следовало бы понимать, что рисковать собой понапрасну Артур не станет.
– Я не о дороге беспокоюсь, – сказал приор, рассеянно проверяя, как навьючены седельные сумки, – не о дороге.
Повернулся к Артуру, положил свою сухую, костлявую руку ему на плечо:
– Ты доберешься живым, мальчик мой, это я знаю. Господь хранит тебя, и Богородица не оставит своей милостью. Но там, внизу, все иначе, чем у нас. Ради Бога, мальчик, ради Бога и Пречистой Девы, что благоволит к тебе, ни с кем не говори о них. Молчи. Молчи обо всем, кроме дела, с которым явился, и постарайся вернуться как можно скорее.
Артур кивнул.
Молчать – это легко. Это у него всегда получалось. Но отец Лучан почел за лучшее дать объяснения:
– Если в Долине решат, что ты впал в ересь, тебя сожгут. Как мы здесь сжигаем не-мертвых. Это постыдная смерть для рыцаря. И глупая. Потому что ты, хоть и еретик, все-таки ближе к Господу, чем многие из братьев. Мне было бы жаль потерять тебя.
Все сказано. А за словами, между словами, куда больше, чем произнесено вслух. Тем и хорошо молчание – оно позволяет услышать.
Артур уехал.
Чтобы вернуться.
Увез просьбу о помощи, а вернулся с пятью сотнями бойцов. Он сделал все, что нужно. Он сделал все вовремя. Он успел…
Если бы не пятьсот рыцарей, которых, не задумываясь, отправил в помощь монастырю Приснодевы командор Единой Земли, крепость не удержала бы перевал.
Из этих пятисот выжило двести три человека.
Из защитников монастыря – только Артур.
И некуда стало возвращаться.
Спас его тогда сэр Герман. Действительно спас. И тело, и душу, и разум. Принял, как своего. Удержал от смертного греха… казалось, что незачем больше жить.
Единственный выживший из сорока братьев.
Тогда это казалось несправедливым.
Неправильным.
Ведь он дрался, дрался вместе со всеми, дрался наравне… и выжил. А они погибли.
Все.
Страшно вспомнить, но решил тогда, что Бог отвернулся от отца Лучана, разгневался за ересь.
Об этом не задумывался. Вообще ни о чем не задумывался. Смерти искал. А она, мразь, убегала. Лишь манила издали…
– Ты съезди туда, – посоветовал, в конце концов, сэр Герман, – съезди домой. Один. Вернешься, посмотрим, что с тобой делать.
Это было незадолго до того, как дороги свернулись в кольцо. И в равной степени болью и покоем осталась в сердце эта поездка.
Мертвый дом, он все равно остался домом. Артур обошел тогда крепость, восстанавливая в памяти разрушенные стены, наполняя жизнью опустевшие кельи… А церковь уцелела, хотя с тех пор, как погибли люди, никто в ней больше не служил, и Пречистая Дева ласково улыбнулась рыцарю, потерянно застывшему в дверях храма.
«Все, кого ты любишь, живы, Артур, – молчала она, – они помнят о тебе, они беспокоятся о тебе, они молят о тебе Бога, и молитвы их, поверь, не пропадают втуне. Не скорби об ушедших, мой рыцарь. Радуйся за них, спасенных».
Он поверил, потому что Ей нельзя было не верить. Он поверил, и сказал Ей спасибо, и Она приняла благодарность.
