– Так. Во-первых, как я понимаю, ты намерен откосить от армии. Следовательно, в ВУЗе должна быть военная кафедра.
Я, ещё не понимая к чему это, на всякий случай кивнул головой. Действительно не мог представить себя в форме и в роли – ты начальник – я дурак и т.д.
– Во вторых. С твоим длинным языком ты быстро загремишь в солнечный Магадан или, в крайнем случае, поближе, в Коми. По этой причине ты должен в своей будущей жизни работать там, где язык твой непутёвый не вызовет скорой реакции начальства и компетентных органов. Желательно за колючей проволокой.
Мама знала, что говорила. Её отец, мой дед был арестован в конце тридцатых за дружбу с Пятаковым и то ли был расстрелян, то ли просто умер от истощения в концлагере под Котласом в начале сороковых. Надо признаться, что на язык я был, что скрывать, крайне не воздержен. Не то, чтобы просто поболтать, но пошутить, невзирая на окружение и место. А шутки зачастую, мягко говоря, не вписывались в кривую линию партии. Пока за малолетством на это мало кто обращал внимание, но мудрая мама директор НИИ и член райкома предвидела моё будущее достаточно ясно.
Гораздо позже во времена перестройки меня язык едва не довел меня до политической деятельности, что в условиях нашей республики могло кончиться или кладбищем или тюрягой. Кипение политической жизни в конце 80-х нас в явном виде не затронуло. Но, наблюдая за рождением и смертью всевозможных партий, общественных организаций, комитетов и прочих структур, я давал волю своему буйному языку. Шутки эти в извращенном виде циркулировали среди друзей, приятелей и их многочисленных знакомых. К моему изумлению через какое-то время они возвращались, превратившись, чёрт знает во что, в чуть ли не в политические лозунги. Как-то раз горячие головы из городской интеллигенции задумали новое объединение – Народный Фронт. Они пригласили меня на учредительное собрание одного из филиалов и попросили выступить с комментариями к их политической программе. Я забрался на трибуну и вместо рассмотрения программы стал, думая в шутку, рассуждать о том, что фронт – это не ново, что это означает войну, что линия фронта – это наши и враги рядом и иногда трудно разобраться где кто и перебежчиков немало… И предложил создать… Народный Тыл. Именно в тылу, трепался я, отрабатывая гонорар и праздничный ужин, куётся победа, там, в тылу готовится наступление и т.д. Дело кончилось тем, что отколовшаяся от фронтовиков часть пыталась таскать меня на подобные мероприятия, предлагая выдвинуться депутатом от этого Тыла, а затем и в президенты республики. Я отбивался, как мог, прятался, проклиная свой язык. Безутешные тыловики попытались переключиться с меня на жену. Но та была невоздержная на язык в смысле непечатности основных возражений, которые она приводила в качестве аргумента, и тыловики отстали несолено хлебавши. Потом за меня взялись другие партии. Они, как и фронтовики, приглашали на свои собрания, просили выступить и высказаться по поводу их программ, планов и деятельности. Поскольку за все почти семьдесят лет существования СССР занятия политикой представляли собой участие в демонстрациях по праздникам, сон на политучебе и прочих подобных мероприятиях, то опыт новых партстроителей был нулевой. Конец восьмидесятых запомнился нарастающим дефицитом всего, и даже скромный фуршет по завершению собрания был нелишним. И сам я укреплял ослабший от выступления организм и, как опытный стололаз, приносил в клювике что-нибудь вкусненькое жене и сыну. Хотя оставаться серьёзным и не разозлить организаторов шутками по поводу их программотворчества удавалась с трудом. Сдерживался только мыслью о фуршете. Помню, одна партия пригласила меня на организационно-учредительное собрание. После обязательной части по выбору председателя, членов исполкома и прочих функционеров, их кратких и не только кратких выступлений слово было предоставлено мне. Я взгромоздился на трибуну, открыл папку с программой и прочитал про себя первую фразу:
