Перед ним была обширная и довольно запущенная гостиная, оформленная во всё том же старинном стиле, где тут и там проступали европейские веяния. Пахло сыростью. Интерьер, который житель Токио увидит скорее в кино, чем у себя дома: классический высокий пол, яма для жаровни посередине, а на стенах копии гравюр классической эпохи Хокусая.
Но при этом гравюр на стенах очень много, в манере европейских картинных галерей.
И каждая из гравюр изображала убийство.
Кимитакэ, словно завороженный, переводил взгляд со сцены мести сорока двух ронинов к изображению влюблённых, связанных красным поясом, что уже швырнули оземь свои плошки и сейчас бросятся в море с Острова Небесных Сетей ― чтобы потом соскользнуть взглядом на настоятель из дзенской притчи, что разрубил кота прямо на глазах у заспоривших монахов. Каждая гравюра по отдельности была может быть и не так страшна и обладала своим шармом ― но собранные вместе, они нависали, душили и едва ли не орали в уши, словно изливая на случайного гостя ощущение смерти и разрушения
Школьник уже почти придумал объяснение такой странной избирательности коллекционера, но тут за спиной послышалось.
– Рад тебя видеть, юный незваный гость!
Кимитакэ обернулся.
К доме приближался незнакомый старичок в крестьянском зимнем халате. Лицо у старичка было морщинистым, как маска из папье маше, а вот в походке ещё сохранилась военная выправка. В правой руке он держал гарпунное ружьё для подводной охоты, а сзади, на саночках, громоздились какие-то косматые туши, обильно политые кровью.
Кимитакэ видел его первый раз в жизни. Но почему-то сразу догадался, что это не тот человек, про которого писали в газете.
Он не знал почему. Но во сне такие догадки вполне обычны.
– Здравствуйте, господин хозяин,― произнёс школьник,― Я хотел заглянуть к вам, но не застал. Пожалуйста, простите меня.
Кимитакэ заметил, что его голос дрожит. И это было хорошо. Пусть видит, как мне неудобно!
– Всё в порядке,― старик подошёл ближе, поскрипывая саночками, и, спохватившись, изобразил добродушную улыбку,― Я просто отлучился, как видишь. На охотку сходил. Собак бродячих пострелять. Люблю их быть гарпуном, это очень бесшумно.
Только сейчас Кимитакэ понял, что за добыча у хозяина на саночках. И только отчаянным усилием воли сохранил невозмутимый вид.
– Похоже, бродячие собаки ― большая проблема в этой местности,― робко предположил школьник.
– Никогда не задумывался об этом,― отозвался старик, шагая куда-то вбок,― Достаточно того, что мне нравится на них охотиться. А так-то собаки в наше время совсем обнаглели. Всё равно, что корейцы ― так и норовят выйти из подчинения. Даже в деревне одна такая была. Воет по ночам и воет. Между прочим, русские считают, что если собака начинает выть по ночам ― значит, хозяин помрёт скоро. Ну вот я и решил прояснить, кто сдохнет первым. И применил военную хитрость. Приказывать чего-то жителям деревни я не мог ― не заслужили. Поэтому применил военную хитрость. Вскипятил, как для ванны, ведро крутого кипятка, подкрался в сумерках и облил её хорошенько. Хозяин увидел ― захворала собака, больше не воет, а только скулит и шерсть лезет, как от лишая. А собака меня, конечно, увидела ― но сказать хозяину ничего не смогла. Так и околела через три дня и теперь закаты здесь тихие. Можно больше не волноваться за сон. Мы, злодеи, всегда спим спокойно.
Кимитакэ невольно следовал за стариком. Мысли путались так сильно, что его начало подташнивать.
