Александра Степановна и няня Наташа смотрели, почти не дыша, атмосфера происходящего захватила их. Более всего они поражались тому, как всегда упрямый и несговорчивый хозяин имения безропотно выполнял всё, что просила его сделать бабка Татьяна. Она закончила, Александр Артемьевич закрыл глаза, и две тяжелые слезы скатились по краям глаз. Знахарка опять ласково погладила его по руке:
– Ты поплачь, поплачь, тяжесть да болесть со слезами и уйдёт.
Также грузно ступая, баба Таня спустилась по лестнице вниз.
– Передохнуть мне надо, силой наполниться, устала я, – она присела на диван.
– Баба Таня, может чаю тебе или прилечь? – засуетилась Александра.
– Ничего не надо милая, покой только, я посижу немного в тишине одна, больше ничего мне и не надо.
Она прикрыла глаза и откинулась на спинку дивана. Александра Степановна и няня Наташа, неслышно ступая, вышли, закрыв дверь.
– Старенькая совсем, трудно ей, – горестно вздохнув, произнесла Александра.
– Ничего, она без этого не может, это её на земле и держит. Сейчас отдохнёт и продолжит, – сказала няня Наташа.
Не прошло и получаса, как дверь тихонько отворилась и из-за неё появилась бабка Татьяна.
– Ну, родные, готова я. Где ваша страдалица Ефросинья?
Ульрика лежала в нижних покоях. Ведунья вошла, посмотрела на лежащую на кровати без движения мертвенно бледную женщину. Тихо покачала головой и опять повернулась к иконам. Сидящая рядом с постелью крепостная девушка встала и присоединилась к Александре Степановне и няне Наташе. И опять знахарка читала «Отче наш», сотворяла кресты и молитвы. Как зачарованные слушали ее находящиеся в комнате. Одна Ульрика не подавала никаких признаков жизни.
– Красная девица
По бору ходила,
Болесть говорила,
Травы собирала,
Корни вырывала,
Месяц скрала,
Солнце съела.
Чур, ее, ведунью!
И знахарка травами посыпала всё вокруг.
– Есть трава парамон, растет волосата что черные волосы, растет подле болота, кустиками, а наверху что шапочки, желты. Полезна от нечистого духа, от черные болести, и ту траву даю пить с молоком.
И по капельке ложечкой что-то влила Ульрике в рот.
– Есть трава екумедис, растет на старых расчистках, собою мохната, листочки мохнатые ж, с одной стороны, ростом в пядь. А кто ест порану и тот человек отнюдь никакой болести не узрит.
И опять по капельке Ульрике ложечкой в рот какую-то жидкость.
– Встану я, раба Божия Ефросинья, поутру, рано, умоюсь я водой ключевой, утрусь Господней пеленой и помолюсь я Спасу-образу, Матушке, Пресвятой Владычице, Пресвятой Богородице. На море, на океяне, на реке Иордане, на камне, алтарь стоит и Матушка Пресвятая Богородица. Возле нее семьдесят семь ангелов, семьдесят семь архангелов, первый ангел – Михаил Архангел, второй ангел – Гавриил Архангел, третий ангел Кузьма и Демьян. Отлетайте вы, глазии, от Ефросиньи, из двери в двери, из ворот в ворота, по мохам, по болотам, к свиным покосам. Аминь, аминь, аминь.
Татьяна взяла кувшин с ключевой водой и поставила перед собой:
– Смоленская Божия Матерь, Калужская Божия Матерь, Царь Давид, Царь Соломон, Царица Соломониха, святой Дмитрий, станьте на поле, сократив и воду, и землю, и пески и болота, сохраните и помилуйте рабу Божию Ефросинью, выгоньте болести из утробы её, из жил её, из костей её, из головы её и дайте рабе Божией Ефросинье доброе здоровье.
Бабка Татьяна подошла с кувшином к Ульрике и щедро омыла ей лицо. Та резко вздохнула, открыла глаза и села в кровати, оглядывая всех непонимающим взглядом.
