Отправил Гале радиограмму о том, что будем в Ванино двадцатого – двадцать первого августа, но теперь этот интервал переносится на неопределенное время. Боюсь, что так и не приедет она в Ванино, так как через полмесяца начинаются занятия и времени не будет.
Ну и ветрище дует. Стоянка не совсем удобная, того и гляди сорвет с якоря. Машины в постоянной готовности.
Идем не в Фусики, а снова в Тояму, переадресовали уже на пути в море. Лучше бы оставили Фусики, все-таки разнообразие.
Опытные «плотогоны» говорят, что при такой погоде, как сейчас, «сигары» не потащим – опасно и почти невозможно, буксир не справится с нагрузками, да и плот может быть разбит и разнесен по всему морю. Хорошо бы! Через месяц-полтора в таким случае были бы дома.
Идем с «сигарой» все-таки в Фусики. Все же дождался Галю! Двадцать первого пришли в Ванино, а на следующий день встретил ее с поезда. Стоянка сложилась крайне удачно для нас, и она пробыла у меня целых семь дней. Какая же она хорошая, и какой я свин по отношению к ней. Много мне нужно добавить, чтобы платить ей той же монетой, какую отдает она мне. Мечтает о том времени, когда вместе будем не два-три дня, а долго-долго. Сильно переживала расставание и не хотела уезжать, а я, как верблюд, уснул так, что не могла меня разбудить. Здорово обиделась, и едва смогли помириться при расставании.
После ее отъезда наступили уныние и грусть, какая-то хандра обуяла, вся неделя с ней промелькнула как один день. Хотя немного времени она пробыла, но уже выработалась привычка: прихожу с вахты, а она встречает с улыбкой. Так хорошо, что душа радуется и парит над нами. Сейчас так и мерещится: открываю дверь, и она улыбается навстречу. Но это всего лишь мечты о прошлом, а на самом деле – открываю дверь, а за ней пустота. Прекрасные дни мы пережили. Скорее бы во Владивосток и устроиться там основательно, не довольствуясь случайными короткими встречами, так усложняющими жизнь, особенно при расставаниях.
Наступила календарная осень, и скоро погода повернет на зиму, для этих северных широт такой поворот закономерен. А там кончится наше затворничество, и отправимся домой. Вторые сутки стоим в Советской Гавани в ожидании погоды у моря. С раннего утра откуда-то сорвался свежий ветер и подул со всей своей дурной силой так, что даже в закрытой бухте изрядно покачивает. Погода ни к черту: хмарь, проникающий через одежду моросящий дождик, мрачное, свинцовое небо с низкими, тяжелыми облаками, и к тому же холодно, да и настроение под стать погоде – совсем никудышнее. Чем дольше стоим, тем сильнее хочется домой. Надоело до чертиков в глазах! Почему не додумаются наши руководители давать нам возможность по пути суток на двое-трое заходить домой хотя бы через рейс? Насколько бы это улучшило моральный дух команды, все бы работали даже по году без замены и без признаков недовольства. В нашем случае поработали всего-то три месяца, и команда такая взвинченная: грызутся по малейшему поводу и даже без повода. В условиях крайне ограниченного пространства все надоели друг другу и терпеть один другого не могут. Нужна моральная и физиологическая разрядка. Без сомнения, политдеятели сразу же выдадут вердикт, что такая атмосфера – результат запущенной политико-воспитательной работы со стороны администрации, парторга и комсорга, то бишь меня. Какая тут может быть работа, если газеты получаем месячной давности, семь старых кинофильмов возим уже два месяца. Домино и шашки осточертели».
