Однажды утром, проснувшись, Ангела ожидала сладкий поцелуй.
– Я давно так крепко не спала, – проговорила она протяжно, но открыв глаза, увидела, что вместо Камрина обнимает шкуру медведя.
Отбросив шкуру, она вышла из пещеры. Вокруг уже лежал снег, ослепительно белый и чистый.
– Камрин!..
В ответ прозвучало лишь эхо. С недовольным выражением лица Ангела нехотя принялась умываться снегом.
– Как же Камрин это делает? – произнесла она вслух. – Я бы предпочла принять ванну с ароматом трав и цветов…
– Опять мечтаешь? – раздалось за спиной.
– Ой, Камрин, – воскликнула Ангела, прикрывая свое обнаженное тело руками. – Дай я оденусь… – и побежала в пещеру.
Камрин бросил на снег у входа подстреленного зайца и поспешил за нею.
– Можешь не спешить, снег холодный, но я горячий. Могу тебя согреть.
– Ты же говорил, снег дает бодрость, – сказала Ангела, зябко дергая плечами.
– Но не настолько, как это могу сделать я. Когда же ты перестанешь стесняться меня, ведь я твой муж?..
Вместо ответа Ангела ответила страстным поцелуем:
– Ты опять утром оставил свой цветок в одиночестве!
– Я же хочу, чтобы мой цветок каждое утро питался свежим жареным мясом и козьим молоком, чтобы у него было больше силы обнимать меня.
– Обнять тебя у меня всегда найдется сила, в этом можешь не сомневаться. Ты всегда будешь чувствовать себя в моих объятиях. К тому же, кроме меня ни одна женщина этого не дождется. Ну, все на сегодня, а то на вечер не останется поцелуев. Иди лучше мясо приготовь.
– Ты сомневаешься, – Камрин хотел поймать ее, но она весело рассмеялась, увернувшись из рук, и побежала во двор.
Посмотрев на лежавшую на снегу добычу, Ангела сказала:
– Ты опять спускался в деревню, я же просила не делать этого. Пойми, здесь люди опасны, они не такие, как твои христосцы.
– Милая моя, люди всегда и везде люди. Просто некоторые узрели истину, а некоторые пока нет.
– Дай бог, чтобы ты был прав…
– Любовь моя, не сердись. Я тут видел одну бедную женщину в этом поселке. Она и ее дети голодают – пьяный муж сломал ей как-то руку, ей трудно работать. Она все время ждет, когда кто-нибудь что-нибудь даст поесть ей и ее детям. Разве у нас позволили бы матери голодать?
– Не у вас, но в других странах вашей планеты такое происходило сплошь и рядом! Поэтому тебе надо быть подальше от их проблем, все равно ты их всех не прокормишь. Это не твоя родина, ты только раньше времени попадешь в беду.
– Что ты, Ангела, разве их тебе не жалко?
– Жалко, но я их не пойму. На моей планете такого не встретишь, а эти сами себя губят. Как же низко надо пасть, чтобы позволить унижать себя, быть для кого-то рабыней. Бог наделил всех разумом, и я не представляю, что человек может быть чьим-то рабом. Как можно позволить другим людям помыкать собой? Слава Богу, что наша планета поднялась выше этого. Ну и твой народ тоже, – добавила она.
Камрин наколол дров, развел огонь и начал разделывать тушку зайца. После завтрака, когда они убрали посуду, Камрин сказал:
– Ангела, надои, пожалуйста, молока, я специально принес котелок. Хочу сходить в поселок после обеда, меня будет ждать мать, я обещал ей принести молоко горной козы.
– Ты и так каждый раз относишь дичь.
– Никогда не думал, что тебе жалко.
– Ты хорошо знаешь, что мне ничего не жалко. Но это их проблемы, пусть сами разбираются. Мне жаль только нас. Если они узнают о нашем существовании, то не дадут покоя. А нам некуда податься, мы гости здесь, не забывай!
