Времени холст. Избранное - страница 50



«Пытаются найти воинский номерок, чтобы установить имя, – объяснял для себя Фуражкин странные изыскания в потемках. – Но номерок не всегда бывает в наличии. Это плохая примета – носить на шее номерок. Это означает почти неминуемую гибель. Многие идут в бой без номерков, не видя в них спасения».

«Вот и опознавай без номерка», – сказал офицер, возглавлявший группу поиска. Он поторапливал солдат, хотя прекрасно понимал, что торопиться уже некуда, что теперь находится на месте, что и покрикивать, и распоряжаться другими уже бессмысленно. Но в силу своей земной ответственности за происходящее продолжал, как бы исподволь, соучаствовать в поисках: «Ну как опознавать без номерка?».

«Господь всех опознает и всех назовет по имени, – тихо ответил Фуражкин, подивившись своей спокойной уверенности. – К тому же мать говорила, что у Евгения должен быть православный крестик».

«Был у него крест, – подтвердил чеченец, выступив из темноты. – Ему приказывали снять, а он не хотел подчиняться. Не хотел принимать нашей веры. Упрямый был, не слушался. Потому и убили».

«А зачем голову-то отрезали?»

«Не понимаешь? – усмехнулся тот в густую бороду. – Теперь он только думать сможет, чтобы мстить. А сделать ничего не сможет, чтобы мстить. Как рукам без головы мстить? Не получится».

И на эти слова «мстить, мстить, мстить», вдруг послышался Фуражкину иной, неземной ответ, летящий с горней, безымянной стороны: «Я пришел не мстить. Я пришел спасать. Я пришел любить вас».

Обезглавленное туловище вынесли на руках из темной воронки и бережно положили на расстеленный целлофан, вспыхивающий потусторонними блесками. Стали выправлять перед поднятием на грузовик. Распавшаяся плоть уже не держала остов. Внезапно, сверкнув в желтых рассеянных лучах, что-то выскользнуло из зажатого кулака:

«Крестик?»

«Точно, крестик!»

«Слава Богу, нашелся!»

Поздней-поздней ночью, на окраине Бамута, в сиянии золотого света, прах рядового Евгения завернули в блестящее полотно, как в плащаницу, и возложили в высоту. Была ночь. И было утро.

Возвращались в Ханкалу. Проехали мимо обветшалой вывески «Плодоовощной совхоз Бамутский», мимо обгоревшего танка, подорванного фугасом, мимо солдатской могилы, сооруженной на скорую руку – в земляной бугорок воткнут деревянный крест, увенчанный обожженным шлемом.

«Война приближает человека к Богу, отворяет ему духовные очи, – размышлял Фуражкин. – Только в Боге люди видят спасение на войне. Поэтому и идут в бой без номерков. Истинный воинский номерок – это крест на груди».

И раздавались в небесах торжественные созвучия, окрашивая высь багрянцем, будто ангелы пели.


Молитва в память Евгения, святого воина и мученика

Явился еси преудивлению крепостию, Христову терпению даже до смерти подражая, агарянскаго мучительства не убоялся еси, и Креста Господня не отреклся еси, смерть от мучителей яко чашу Христову прияв; сего ради вопием ти: святый мучинече Евгение; присно моли за ны, страдальче.

Диван Бродского

Высокие деревья стоят в саду, высокие деревья молятся ангелу, по диагонали летящему в небесах – к Петропавловскому собору. Серебристый вертолет вьется, стрекочет над ним, словно заботливая чайка над неопытным птенцом. И трепещут прозрачные ветки, разговаривая с осененным небом. А внизу дорожки еще прошлогодними воспоминаниями шелестят.

«Вот и духовная кладовая человечества! – по дорожке юноша Бесплотных подходит к старинному Шереметевскому особняку. – Здесь находится сокровище – знаменитый диван Бродского».