– И вообще, скоро обед, осталось немножко продержаться, – он подмигнул и пошел дальше по коридору, а я вернулся на свое рабочее место.
Действительно, осталось немного продержаться. И зачем мы вообще ходим на работу? Где многие не то, чтобы не любят свою работу, а попросту не понимают, зачем они все это делают. Точнее, мысли эти иногда приходят им в головы, производя некоторый хаос, но вскоре уходят, стоит грозному начальнику показаться из-за угла или просто вспомнить о своих кредитах. Как заводной механизм старых неисправных часов приходит иногда в движение, но уже через несколько секунд замирает снова. Вот и мы примерно такие же часы, стоящие на месте.
Иногда некоторые экземпляры даже пытаются сменить место работы, или вовсе сферу деятельности, и с громкими словами: «С меня хватит», – оставляют рабочие места на зависть коллегам, но в скором времени превращаются в те же сидячие часы, но уже на другом месте.
Я тяжко вздохнул. Что уж кривить душой, я ничем не отличался от своих соратников по трудовому тылу. Всем нам было спокойнее на так называемой стабильной работе, все мы боялись неизвестности, и могли только завидовать смелым коллегам, решившимся наконец-то сдвинуться с места и начать жить. Но стоило нам узнать, что, впрочем-то, сменили они «шило на мыло», как тут же злорадное жужжание, похлеще чем в любом улье, заполняло офисное помещение, и вздох облегчения прокатывался волной по головам: «Лучше синица в руке, чем журавль в небе», – на позитивной ноте заканчивалось обсуждение очередной неудачи сбежавшего коллеги, и уже в приподнятом настроении трудяги принимались за свою нудную, а зачастую и вовсе бесполезную, работу. Что-то сделать для ее полезности, интересности, а то и вовсе предложить свежую идею – это что-то из области фантастики.
Тут я даже тяжко вздохнул. На меня, бывало, тоже нахлынывали такие минуты грусти от собственной никчемности, но приходило очередное задание начальства и предаваться меланхолии уже было некогда.
Но сейчас меня лелеяло тайное знание о некоей скрытой от обычных глаз жизни часового механизма, к которой я сам теперь был причастен. Глаза невольно загорелись и глянули на ручные часы. Но стрелка не двигалась. Я в ожидании замер, боясь пошевелиться и в то же время желая тут же во всем разобраться. Но развитый инстинкт самосохранения, выработанный, благодаря стабильной работе, прямо говорил мне обождать и не торопить время. Хотя куда его поторопишь, если оно замерло на месте.
Гулкие шаги отдавались эхом в голове, волосы там же щекотно шевелились. Шум затихал вдали, а ко мне так никто и не подходил, но я продолжал сидеть в ожидании. Если время замерло, значит, кто-то явился за кем-то. И если я не замер вместе с другими и слышал шаги, то почему никто ко мне так и не подошел.
– Ты что, спишь с открытыми глазами? – Федя с удивлением разглядывал мою застывшую фигуру.
Невольно вздрогнув, я глянул на часы. Стрелки двигались по своему вечному кругу, а значит я все-таки что-то или кого-то пропустил.
– Задумался, – я моргнул и на всякий случай для убедительности потер глаза, – ты что-то хотел?
– Да мы тут хотели собраться после работы, в карты сыграть, ты с нами?
Федя, небольшого роста пухлый мужичок с весьма добродушным лицом, легко мог расположить к себе практически любого человека. До тех пор, пока вы не оказывались с ним за карточным столом. Федя как паук затягивал несчастных в карточные сети, и вы уже не замечали, как получали некоторую зависимость от этих вечерних посиделок, где Федя приобретал вид довольно грозного тарантула, что при первой встрече представить себе было просто невозможно. Но когда вы уходили не солоно хлебавши, обещая себе больше ни за какие коврижки не попадаться в умело расставленные сети, все равно возвращались за зеленый стол.
