– Наталья Александровна, – подал он голос, – а не сходить ли нам в ресторан поужинать?
Секунду поколебавшись, Наталья ответила:
– Ладно, давайте сходим!
Она убрала пакет с умывальными принадлежностями, взяла сумочку и, придвинувшись к двери, вопросительно посмотрела на Антона.
Очень ловко, одним движением он перенес себя с полки на пол.
«Значит, все-таки спортсмзн, и непростой спортсмзн, уж больно ловок!»
В полном молчании они дошли до вагона-ресторана, заняли столик, освободившийся прямо перед их приходом. Так и не сказав ни слова друг другу, сделали заказ подошедшей давешней официантке.
Антон закурил, а Ната стала разглядывать публику.
В ресторане наблюдался полный аншлаг, были заняты все места. Шумных застолий пока не было, но все к тому шло. За некоторыми столами уже слегка опьяневшие компании весело смеялись, и, судя по количеству бутылок, веселье шло по нарастающей. За соседним столиком, к которому Ната сидела спиной, трое мужчин и одна дама подпевали ресторанному магнитофону: «Комбат, батяня…»
– Ну что, Наталья Александровна, – спросил Антон, – может, по коньячку?
– Нет, пожалуй. Я не очень люблю крепкие напитки, предпочитаю красное сухое, но здесь вряд ли есть хорошее, а плохого не хочется.
– Да, хорошего здесь нет – я посмотрел, когда был первый раз, как бы это назвать… карту напитков. Зато тут есть неплохое шампанское. Не хотите?
– Давайте сначала поедим, а потом определимся.
– Давайте.
Им принесли заказ, и они опять надолго замолчали, занявшись ужином.
Он ей нравился. Очень.
Понравился сразу, еще когда она на него налетела. Ну и что?
«Господи боже мой! Ну и что? К чему это напряжение, подрагивание рук?! Я совершенно ему не подхожу – он вон какой важный, директор. Джинсы, белая футболка, часы, даже зажигалка – все очень дорогое. Одна его дорожная сумка баксов на пятьсот, если не больше, тянет. Не «монтируюсь» я с ним никак. Таким мужикам полагаются молодые породистые «кобылки», а до таких старушек, как я, они никогда – никогда! – не снисходят. Ну и к черту!
Небось полезет за ужин платить, изображая снисходительное презрение к моим копейкам. Ну а как же – мы крутые, и всегда об этом помним, и при любом удобном случае это подчеркиваем – а вы все-таки вроде бы женщина. К черту!»
Наталья расстроилась от этих мыслей.
Ей всегда было жаль этих мужиков и неловко за них.
Они сделали свой бизнес, многие сами, с нуля, и уж кто-кто, а она точно знала, как это с нуля и самому, встали на ноги, заматерели, пережили все, что можно пережить в период становления, выстояли, победили.
И вот им около сорока, а рядом вьются молодые барышни на любой вкус и цвет, открытые к любым предложениям «кошельков». Она, конечно, понимала, что далеко не все эти девочки дуры, а даже совсем наоборот, но, когда видела такие пары, почему-то огорчалась за мужчин.
Конечно, есть исключения, она знала одну такую семью и очень за них радовалась, потому что человек замечательный и его молодая жена тоже, и любовь там настоящая. Но это были редкие исключения, которые, как водится, подтверждают правило.
Эти откровенные попытки доказать себе и окружающим, что ты еще молод, посредством длинноногой висящей на тебе девушки у Наты вызывали жалость.
Ей сразу становилось жалко всех: и этих мужчин, сейчас сытых, довольных, снисходительно-щедрых, которым лет через десять придется вытаскивать себя из этих девочек, как из помойки, и самих девочек, которые через те же десять лет поймут, что ничего нет и надо себя самой строить и что-то в жизни делать.
