Время негодяев - страница 6

Глава вторая

Запой потянул уже на вторую неделю. Деньги кончились давно. Еды в мастерской никогда не было: все, что приносилось, тут же и закусывалось. Хорошо еще, что была вода – холодная и даже горячая. Да, пить очень хотелось, во рту все пересохло, язык еле шевелился, но вставать не хотелось. Открывать глаза тоже. Страшно не хотелось пускать в сознание новый день с его теми же проблемами: где, с кем и чем опохмелиться, а лучше с утра посидеть в какой-нибудь уютной компании, в которой все только проснулись, а бутылочка уже на столе… Снова нужно искать деньги, занимать, занимать, занимать. Но круг кредиторов сужается, а продавать уже нечего, да и невмоготу. Та картина в углу… Не-е-т!

Та картина в углу пришла во сне. Неожиданно, без предисловий и объяснений, в четкой прописке каждого мазка и подборе красок. Она будто когда-то была уже написана, и нужно было только прописать копию.

Странно, но у меня нашелся и последний холст, и кое-какие еще краски, которых, впрочем, хватило на половину картины. И я начал ее писать, и я видел ее уже в раме, висящей вот здесь, на этом месте, на этом гвозде…

Но тут завалился приятель с кучей денег. Да и пошли-то в кафе вроде бы пообедать. Ну, взяли бутылочку коньячка… А потом все понеслось, как всегда. Одного приятеля сменил другой, третий, снова три дня не вылезали от Аллки. Из дома жена выгнала в первый же вечер, точнее, ночь. А того и надо было: друг все равно за углом ждал, потому что знал, чем дело закончится. И мы снова пошли туда, где нас ждали, а хотя бы и не ждали, все равно туда, и запойный локомотив быстро набирал скорость.

Вторую ночь подряд я ночевал уже в своем «хуме». Так по аналогии с чумом окрестили кореша мою художественную мастерскую.

Здесь я чувствовал себя лучше всего. Для спанья у меня был жесткий топчан, обтянутый мешковиной, что позволяло находиться на нем в лежачем положении ровно столько же, сколько ты спишь в отключке, ибо спать на нем для кайфа было весьма жестковато. Я обходился и без подушки, вместо которой под голову укладывалась подшивка газет «Советский художник», и без одеяла, потому что, к великому счастью, даже в самую мерзопакостную погоду в хуме было тепло.

Хум по праву назывался моим вторым домом. Да не назывался, а был: здесь всегда я находил приют, покой и тишину. Здесь душа моя была на месте и при деле. Сюда часто заходили мои друзья: кто с бутылочкой, кто с предложением. Здесь всегда было тепло, уютно и весело, и под заветное «по чуть-чуть» велись долгие разговоры и споры о смысле жизни, любви и особенно женщинах, о Боге и капитализме и, само собою, о руководящей роли КПСС. Отсюда же всегда при большой нужде доставала меня моя жена.

Все признавали Христа как историческую личность и идеолога своего времени, не все соглашались с его заветами, подвергали ревизии и критике религиозные догмы и обряды, но все были убеждены в существовании Изначального Духа Великого Начала и еще в том, что Любовь и Красота спасут мир. Поэтому-то все пирушки и споры в конце концов заканчивались дружным, бесшабашно-студенческим: «Пошли по бабам!» – и вся компания, как правило, заваливалась к Аллке…

О! Здесь, в хуме, у меня было много времени для общения с Богом. Мы вели с ним долгие беседы. Он, проникая в мое сознание, раскладывал там по полочкам прописные истины о строении и работе Косма, о возникновении и эволюции жизни на Земле. Мы говорили с ним о нем и обо мне, о том, что меня окружает, проникая в природу и первопричину вещей и событий. И все, в конце концов, фокусировалось в одной точке – Бог. Но Бог не иконно-картинный, с бородой и золотой короной, а Бог как мыслящая субстанция, руководящая нашим эволюционным процессом.