Время несбывшихся надежд - страница 31

А у Вас не было мысли, что те люди, которые подсаживаются к Вам с чашкой кофе, хотят использовать Вас?

Ю. Д.: Я понимал, что будут хотеть использовать. Как и я их. Информация проверялась. О чем-то я просто мог написать, что вот Х рассказал то-то и то-то. А правда оно или нет – это неизвестно. Я, честно говоря, редко велся на какие-то такие вещи. И потом, эта моя формула, мой интерес к концептам, к идеям. Мне были неинтересны тайны: кто сколько украл, кто с кем спит, кто кого кинул. И когда мне пытались что-то такое рассказать, я чаще всего говорил: «Да вы знаете, мне это не интересно, ребята». Помню, у меня на Русской службе была такая ситуация, когда я только приехал в Мюнхен и мой коллега, не очень разбираясь в контекте, представил меня как коллегу из Беларуси, который запомнился публике статьями, разоблачающими коррупцию. Я вежливо сказал: «Вы знаете, я таких статей вообще не писал. Мне это не интересно. Мне интересны механизмы власти, механизмы трансформации. А кто сколько украл, мне не интересно».

Мой коллега вскинул брови, так сказать, потому что тогда была мода соответствующая. Но мне действительно было это абсолютно не интересно.

А над стилем своих публикаций Вы как-то специально работали, кому-то подражали?

Ю. Д.: Если говорить о моих кумирах, то кумир у меня был. Возможно, я его позже читал, чем сам пришел в журналистику, но мой кумир – Максим Соколов. Может быть, даже можно увидеть и какие-то прямые цитаты, и известное копирование. Хотя я не могу сказать, что пытался писать «под Соколова». Я писал своим стилем, как чувствовалось, как у Окуджавы: каждый пишет, как он слышит. Но то, что он оказал на меня большое влияние, – это безусловно. И, наверно, Зиновьев. Его книга «Зияющие высоты». Кстати, когда я в Мюнхен приехал, в 1992-м году, мне очень хотелось и я сделал это – интервью с Зиновьевым. Потом с большим трудом это интервью «устроил», потому что Зиновьев тогда стал уже очень «красным». Но я, собственно, сделал с ним интервью не ради него тогдашнего, а ради того Зиновьева, которого я читал в 1983-м году. А как-то специально над стилем работать?.. Вы знаете, времени особо не было. Потому что если работать, то где там особо стиль оттачивать? Пишешь, как умеешь, как получается.

Были ли у Вас какие-то иллюзии в этот период, которые потом рассеялись? Или не рассеялись?

Ю. Д.: У меня не было ощущения, что оно все повернется так круто. Конечно, я не ожидал, у меня не было иллюзий, что Беларусь завтра станет, скажем, Швейцарией или даже Польшей. Но мне казалось, что некая такая, как однажды написал мой коллега Дмитрий Фурман, мой российский друг, к сожалению, покойный, «коррупция, перерастающая в либерализм», так вот мне почему-то казалось, что что-то такое будет достаточно долго. И что некая зона свободы все-таки будет существовать. По умолчанию, а не потому, что власти будут проникнуты любовью к идее свободы. Просто потому, что им будет страшно или лень ее забрать.

Но выяснилось, что Александр Григорьевич не поленился и не побоялся. И был шок, когда выяснилось, что забрать свободу оказалось так просто. Оказывается, она вся зижделась на, в общем-то, дозволении начальства. И никаких там институтов, никаких огромных общественных сил, которые были готовы бороться за эту свободу. Их нет. Но где-то до 1995-го года казалось, что вот некоторая зона свободы, которая была получена, ее не отберут.