– Этого недостаточно, – твердо проговорила Алис.
– Понятно.
– Если не хочешь участвовать…
– Не в том суть. Я… я просто боюсь.
Взгляд Сэммиш уперся в землю между коленей. Распущенные волосы упали вперед, точно она спряталась за их изгородью. Алис просунула палец за пояс, вскрыла неприметный шов и вытолкнула из потайного кармашка серебряную монету. Протянула на ладони.
– Держи, заработала.
Сэммиш взяла монету, не встречаясь с Алис глазами, – будто воровала из храмовых подношений.
– Нож обратно гони, – сказала Алис, и Сэммиш извлекла кинжал из-под блузки. Теплый, он нагрелся от ее тела, а кожаные ножны потемнели сбоку от пота. Алис запихнула кинжал в сапог, как учил Дарро: рукоятка прижата к лодыжке, на случай необходимости всегда наготове. И оказалась захвачена врасплох, увидав на щеке Сэммиш слезы, а во взгляде – стыд.
Алис почувствовала прилив досады, а потом вину за эту досаду.
– Да нормально все. Мне и самой многовато. Эх, могла бы я соскочить… Но увы. Эта работа, чем бы ни кончилась, легла на меня. Покуда не встречу убийцу Дарро, отступать мне нельзя. Ты же – завязывай.
– Но ведь тогда ты отправишься дальше одна. А я не вынесу твоего одиночества, – не вполне разборчиво пролепетала Сэммиш, слегка кашлянув на «твоего».
– Давно ли мы друг дружку знаем? – спросила Алис.
– С тех пор, как копошились в Ильнике возле Седой Линнет, – ответила Сэммиш.
– А давно ли уже мы подельницы?
Сэммиш хохотнула сквозь слезы:
– С тех пор, как ты сперла ту связку лука с прилавка в Новорядье, а я притворилась, что ушиблась, когда в меня врезался продавец. На тебе был зеленый плащ и красные сапоги. Выглядела шикарно. – Она затихла и с минуту сидела молча, а потом вытянула руку с серебряным кружком в щепоти. Возвращая монету обратно.
Алис покачала головой.
– Ты честно ее заслужила.
В ответ на это Сэммиш оставила монету качаться на коленке у Алис.
– Вот закончим, тогда и выдашь мне долю, – сказала она.
Зеленая Горка протянулась к северо-западу от дворца, где некогда ханчийские земледелы и хлеборобы жались к древней твердыне, готовые бежать под ее защиту, коли нагрянут с налетом инлиски. Века тому назад жители вырыли канал, отвод от северных притоков Кахона, чтобы оградить деревню с запада и орошать чистой водой поля и огороды, которые гораздо позднее станут цветочными садами и фамильными рощами.
Великие дома зиждились на остовах этих почти забытых ферм, а сады и деревья, давшие округу его имя, прославляли богатство и власть обитателей. Иметь открытое зеленое пространство внутри городских стен граничило с бахвальством, и наряду с тем, как каменные башни и особняки с их сводчатыми потолками, статуэтками духов, фавнов и змей замысливались ввергать смотрящих в трепет, то же касалось и осенявших постройки ольх и дубов.
На юго-западе, вдоль склона холма, раскинулось картой самого себя Камнерядье – улицы и площадки базаров размечались в строгом порядке, как поле под присмотром рачительного земледельца. Коптильню на юге скрывал дворец – слуге не пристало маячить на виду, пока не потребуется чего-нибудь починить или вычистить. Восточная половина города, от Старых Ворот до Храма, здешним была бы знакома в основном по слухам, если бы не постоянная разноголосица торговцев, круглолицых девушек-уборщиц да кухонной челяди.
Зеленая Горка еще могла склониться перед дворцом и князем, но перед кем-то меньшим – ни в жизнь. Великие рода имели свои огороженные и охраняемые поместья – Рейос, Чаалат, а Саль, а Джименталь, Аббасан, но здесь держали владения еще и старые ханчийские Братства: Кловас, Дарис и Климиант-Сул. Эти Братства скрепляли не узы крови или свойства, но обет и обычай. Если спросить, то все они с жаром подтвердят свою преданность городским богам, при этом продолжая втихомолку отправлять собственные мистерии и загадочные ритуалы. На Зеленой Горке традиции тянулись глубже колодцев. Трегарро знал об этих особенностях еще до своего приезда в Китамар, но порой все равно бывал ими обескуражен.
