«Заменить? Они сказали – заменить. И быть с ними!» – неожиданно понял Туров. Так вот в чем главный секрет, разгадка всех исчезновений! Он чуть не рассмеялся.
Хотя на самом деле это вовсе не смешно: добраться сюда, на край света, рискуя жизнью, и обнаружить, что осуществить мечту можно только одним способом – пожертвовав жизнью. Просто отдав ее навсегда. Подарив. Не понарошку – насовсем.
Туров заморгал. И попытался вспомнить – а чего же он на самом деле хотел? С чем шел сюда?
– Туров, – прошептали мертвые губы.
– Туууров, – прошептали, качая пушистыми головами, цветы.
Он хотел, чтобы девочка-Русалка была жива и здорова. Чтобы никто не мучил, не изводил ее насмешками. И чтобы она не мучала его, перестала являться мертвой в кошмарах.
Вот и все. И за это ему надо сейчас отдать свою жизнь?
«Это безумие», – сказал себе Туров.
Это было безумием с самого начала, напомнил он.
– Туров! – злобный отчаянный крик раздался со стороны леса. – Зачем ты, скотина, выключил стерео? Ты хотя бы раз посмотрел на часы?!
Туров, удивленный, обернулся: среди синих стволов кремеров мелькнула грузная фигура Унбегауна. Немец приближался к поляне, он бежал – если это можно назвать бегом – в тяжелом скафандре и страшно запыхался. Он кричал Турову через внешний громкоговоритель.
Туров нажал кнопку стереофона – оказывается, внутренний канал был отключен – включил его и глянул на хронометр: до взрыва неба оставался 1 час 23 минуты. Уже не успеть.
– Ты псих, Туров! Ненормальный. Гаденыш. Гнусная ты гадина.
– Я тебя слышу, – сказал Туров. – Я включил стереофон.
– Ах, включил! Включил он. Ну и прекрасно. Я и в лицо тебе то же самое скажу. Идиот. Псих. Да и сволочь к тому же.
– На себя посмотри, – равнодушно ответил Туров.
– Ты понимаешь, что мы на станцию уже не успеем?! – взвился Унбегаун, уязвленный спокойствием Турова.
– Понимаю. Теперь. Сам-то зачем пришел?
Унбегаун злобно запыхтел, зафыркал.
И обнаружив, что ответить по сути нечего, принялся бессмысленно ругать Турова – за вранье, за подмену карточки-идентификатора, за то, что ничего не сказал, не поделился с напарником.
– Как-никак, а все-таки… – кипятился Унбегаун.
– Будет тебе, толстяк. Уймись! – попросил Туров. – Скажи лучше, что делать будешь?
– Я?!
– Нет, принцесса Генриетта Английская!
Унбегаун вздохнул. Пожал плечами.
– А может, скафандр выдержит?
– Может быть? – усмехнулся Туров.
– Слушай, а если нам того…
– Чего – того?
– Ну, не знаю. Пожелать, например, что-нибудь? А? – Толстяк в скафандре сделал неопределенный знак рукой, указывая на поляну с цветами счастья.
Туров рассмеялся.
– Только не говори мне, что ты всерьез на это рассчитывал. Здесь ведь не утренник с Дедом Морозом. Здесь, знаешь ли, все по-взрослому.
– Ну, ладно. А ты? Ты что будешь делать?! – требовательно вопросил Унбегаун.
– Я? – сказал Туров и, прищурившись, закинул голову вверх, чтобы взглянуть в небо. С каждым разом это становилось все проще: неземная красота Гайи уже не казалась ему такой чужой, как прежде, и он все меньше пугался ее.
Ему показалось, что небо как будто светлеет, словно оболочка воздушного шара, когда его надувают слишком туго.
– Давай-ка, шуруй отсюда, напарник. – сказал Туров. – А я, пожалуй, останусь. Устал я.
– Слушай, ладно. Такое дело… В общем, у меня есть транспорт, – закашлявшись, сказал Унбегаун.
– Да ты что?! И вправду? Вот номер! – засмеялся Туров. – А то я не знаю. Колесная энергорама, небось?
