Она мечтала сейчас об одном – чтобы эта деревенская любопытная поскорее ушла и оставила ее в покое. Алике было так стыдно за свой синяк на лице, да и холодно стало в доме, нужно как-то попробовать растопить печь, чтобы согреться. Только вот как это сделать – растопить… Алика растерялась и, попытавшись подняться с кровати, замерла в испуге от своей беспомощности. А эта женщина продолжала задавать свои вопросы:
– Ты бомж, что ли? Тебе жить негде? А что у тебя с лицом, дралась?
Алика отрицательно помотала головой, но сморщилась от боли, которая отдалась в глазу от резкого движения и она невольно охнула. А заметив, с какой жалостью, смотрит на нее эта женщина, которую и саму-то в пору пожалеть, Алике вдруг, в самом деле, так стало себя жалко, что даже в носу защипало, и слезы предательски начали литься у нее из глаз. Причем из двух глаз, даже из того, который был скрыт опухшей щекой.
«Ну вот, уговаривала себя быть сильной, а сама-ааа….» И она разревелась, как маленькая….
Алика, прикрыв глаза ладошками, сидела на чужой кровати, в чужом доме, в непонятно какой чужой деревне, перед этой чужой теткой, ревела – и не могла успокоиться. Ужасно стыдно, но девушка не могла остановить этот поток слез. Ну, никак….
И вдруг она ощутила, как ее обнимают за плечи чьи-то сильные руки. Алика вздрогнула и отвела ладони от лица и увидела перед собой глаза той, что склонилась над ней. Да, какие это были глаза! Женский взгляд, в котором было столько участия, столько доброты и понимания, что Алика, громко всхлипнув, внезапно резко успокоилась и взглянула с надеждой своим правым глазом на ту, которая держала сейчас ее своими цепкими руками.
И тогда эта – то ли бабка, то ли молодая женщина, медленно отстранилась от Алики и вдруг… подмигнула. И улыбнулась. И спокойно так, отчаянно шепелявя, выдала:
– Не дрейфь, прорвемся! Бери пример с меня! Я – везучая! И тебе помогу.
И не обращая внимания на изумленную Алику, уже другим, бодрым голосом добавила:
– Давай-ка поднимайся, одевайся и за дело. Нужно печь растопить! Умеешь?
Алика отрицательно помахала головой. Тогда эта женщина сказала, вздохнув:
– Ладно, научу. Тебя как звать-то?
– Алика.
– Красивое имя. А я Ядвига, Яга, чтоб короче. Это по местному. Меня все так кличут, а я и не спорю. И не обижаюсь. Чего зря?
Все это она весело говорила и по ходу подносила дрова к печке, и показывала Алике – что и как нужно делать, чтобы протопить эту самую печь. И когда дрова уже весело горели и трещали внутри маленькой печки, и от самой печи стало исходить тепло, Ядвига вынесла заключение всему своему обучению:
– И ничего страшного, как видишь! Делов-то! Не давай только печке остывать, и в доме будет всегда тепло. И уютно! – и рассмеялась. Звонко и молодо.
Глядя на нее, улыбнулась и Алика, согреваясь и распахивая свою, наброшенную на плечи куртку. А потом, попадая в волны этой обаятельной Яги, которая оказалась вовсе не старухой, а молодой симпатичной женщиной, тоже рассмеялась. И две барышни, вдруг осознав, насколько экзотично они сейчас выглядят в глазах друг друга, расхохотались в голос.
Этим своим обоюдным смехом они словно сливались в одно странное целое, в этот тандем двух женских судеб. Двух единомышленников. Тех, кто не сдается и не пасует перед трудностями. Смеясь, и поглядывая друг на друга, они обе это внезапно поняли, почувствовали, без всяких слов и пояснений – отчего и почему.
