– А вы бросайте своих скучных министров и священников и тоже уезжайте! Вам вредит север. Ну какая здесь жизнь? Скучно. Жить надо так, чтобы днем поспевать работать, а ночью – веселиться на пирушках с друзьями! Вот такую жизнь я пою! Пою ее полноту и красоту, каждое мимолетное мгновение, которое упустить страшно!
В жизни все повторяется дважды – так говорят?..
– Вы счастливчик, – уже без иронии заметила Тильда.
– Но вы бы хотели уехать?..
– С вами?
– Да.
Тильда вдруг поняла – он не шутит. А ведь они всего лишь знакомые, которые иногда встречались на приемах, что устраивались братством зодчих, на диспутах в университете и на ассамблеях.
– Как бы лестно ваше предложение ни было, я не могу бросить здесь семью. И храм.
Улыбка господина Шанно погасла, и он смотрел на нее со странным выражением – не то грусти, не то сожаления.
– Разумеется. Вы печетесь о своем детище, как и всякая мать. Только… Вы – не как мать, а как мастер – вы считаете его достаточно хорошим?
Тильда замерла: вопрос был неожиданно точным.
– Какое это имеет значение?..
Дерек Шанно развел руками.
– Я не намерен критиковать вашу работу. Но я видел изначальный проект… В нем были вы – я мог представить, что за человек стоит за ним, а сейчас – не могу.
– Возможно, потому что вы никогда меня не знали, – с горькой усмешкой ответила Тильда.
Некоторое время они шли молча, и тень незаконченного разговора волочилась за ними, отягощая собой. Молчание становилось невыносимым, а сказать друг другу было уже нечего – все было сказано этим молчанием. Упреки, и сожаления, и аргументы в неразгоревшемся споре – как все это обыкновенно!..
– Вы ошибаетесь, господин Шанно. Я не художник. Я занимаюсь ремеслом, – все-таки сказала Тильда, скорее себе, чем собеседнику. – Миру нужны не только великие художники. А здания строят не архитекторы, а те, кому хватает денег на возведение купола.
– Раньше вы говорили иначе.
– Это упрек?
– Всего лишь наблюдение. – Дерек Шанно примиряюще улыбнулся, поднимая ладони, показывая, что вступать в спор не собирается. – Я не отец Грегор и не намереваюсь читать проповеди. О! Вот и он: стоит только вспомнить. Что ж, госпожа, не стану вас отрывать от серьезных дел. А назавтра у меня прощальная пирушка, вы приходите. Кеннит Аро читает свою новую поэму! И будет Сильвия Айн, мне казалось, вам нравятся ее акварели… Она недавно вернулась из О… Отец Грегор, мое почтение, – он поклонился священнику в коричневом длиннополом одеянии.
– Прощайте, господин Шанно. Надеюсь, что в Хардии вы обретете счастье.
«Там ведь совсем нет мздоимства, глупцов и законов, которые поворачиваются той стороной, какой необходимо», – добавила Тильда – уже про себя.
Мужчина махнул ей рукой и зашагал прочь легким упругим шагом с беспечальным видом человека, прогуливающегося по парку в ясный безветренный день.
И на миг – но на какой предательский, неправильный миг! – Тильда пожалела, что не ответила ему «да».
Золотисто-алая нить праздничного шествия медленно тянулась сквозь серость и грязь Города тысячи башен.
Лил дождь.
Дорога к площади Справедливости казалась Тильде бесконечной. Вместе с другими представителями ремесленных братств она шла во главе процессии, рядом шагали художники, камнерезы и скульпторы.
Куртка вымокла насквозь, даже широкополая шляпа почти не спасала от потоков воды. Тильда только думала раздраженно, что шляпа эта стоила немало, а теперь она еще и безнадежно потеряла весь свой нарядный вид. Скорее бы процессия достигла площади, и все закончилось! Подогретое вино, сухое платье и тепло камина – вот и все, что сейчас ей нужно.
