Хотя безусловно, в культуре старого мира христианство давало темы. Без него не было бы Ницше, который с христианством не столько боролся, сколько им питался; не было бы многих иных. Но питательно было именно историческое христианство, помещенное в мир, как одна из его сил, и притом не единственная. Если его вычитать из книжек – благочестие (в известном кругу) будет, обряд (в известном кругу) будет, но Пушкина или Ницше, затронутых христианством, но не в его ограде выросших – не будет.
Все сложные культурные формы получают свое значение по совокупности причин и на протяжении времени. Все они историчны и неповторимы. Восстановление неких сложных форм (скажем, христианской монархии) не восстановит следствий, какие они имели прежде. В конечном счете, мы восстановим только слово, с другим совершенно значением. – Не хочу этим сказать, что «реставрация» нежелательна и невозможна. Напротив. Желательна и, может быть, еще возможна, хотя бы отчасти. Без нее не будет культуры – только техника. Но это будет реставрация основ, не сложных форм прежней жизни.
Мы ушли в сторону. Я говорил о том, что смешивать христианство и культуру – ошибка. Все порывы и достижения в мире, в том числе в области культуры – от способности безгранично желать, тогда как христианство разжигает огонь нежелания. Протестантизм – плохой пример, т. к. предельно далек от Евангелия и граничит (местами выходя за границу) с безбожием. Католический активизм также внехристианского (римского) происхождения. Евангелие громче всего велит не делать – как и сократовский демон, кстати. Чтобы обосновать делание, христианскому миру приходится обращаться к внешним источникам: римским добродетелям, учению о силе и успехе как земных тенях будущего спасения, к рыцарству… Западный мир потому был был цветущ и богат, что приятным для глаза и плодотворным образом уклонялся от христианских основ. (Потому и прививка западности в России, сделанная Петром, оказалась такой могучей.) Возвращение этих и только этих основ старого мира, отдельно от прочих – им противоречащих, а иногда и прямо с ними несогласных – само по себе неплодотворно.
Девиз культуры: «Наложите на личность сеть сложных правил и создайте в ней разделение; дайте поприще, которое можно пройти». Основа любого порядка – способность желать, а не воздерживаться от желаний. Дайте личности достаточно целей и соблазнов, чтобы в погоне за первыми и в алкании вторых (неотделимом от борьбы с ними) она развила достаточные усилия. Не предлагайте ей монастырь без мысли о жизни вне его стен. Не предлагайте и погоню за внешним, не уравновешенную тягой к внутреннему. Дайте ей трудноразделимое единство, поле для приложения сил, и пусть трудится, ходя по всем путям, кроме пути меньшего сопротивления.
И путь ее не останется без награды: насыщенности и богатства жизни, внутренней полноты.
IV. Безошибочность или глубина?
Поскольку речь идет об утилитарной, повседневной науке – очевидно правило: такая наука легко обходится без умственного синтеза; без сложных суждений; напротив, находит силу в предельном упрощении предмета и в поиске простейшего и по возможности всеохватного набора правил, поведение этого предмета объясняющих. Научные «истины» – ряд последовательно опровергаемых ложных утверждений; наименее опровержимые в текущую минуту составляют «научную картину мира». Цель науки, следовательно – не глубина, а безошибочность суждений. А безошибочные по возможности суждения не могут основываться на обобщениях.
