По выходным Сенька вставал раньше всех, а так как сидеть дома ему было невмоготу, он выскакивал из подъезда своего барака с куском чёрного хлеба в зубах, на ходу заправляя рубашку в широкие штаны, и бежал по улице, тряся соплями и скликая своих «братьев-партизан» на прогулку.
Однажды Пашкина бабушка не выдержала и громогласно рассердилась на Сеньку: «Вот ведь будильник какой выискался! Нынче выходной, а он, супостат, трезвонит как оглашенный! С ранья-то весь посёлок на ноги поднял!» Пацаны подхватили это прозвище, и с тех пор Сенька стал Будильником.
Пацаны залегли в сугробе, словно раскиданные в беспорядке поленья, и не сводили глаз с банных окошек.
– Ну, чего они там! Заснули, что ль? – нетерпеливо высказался Сенька, перебирая ногами по снегу.
– Засохни, Будильник! – оборвал Витёк.
– А если фортку не откроют, что будем делать? – напирал Сенька. – Плохо, если не откроют.
– Почему – плохо? – встрял Пашка, он заметно нервничал. – Ничего не плохо…
– Ты чо, дурак, не понимаешь? – зачастил Сенька, утирая варежкой набегающие сопли. – Там сейчас эти… бабы-фрицы… го-олые! А мы им в окошко дымовушку подкинем. Подожгём и подкинем. Во шороху будет!
– Не-е! – засомневался Пашка. – Не будет.
– А могут и задохнуться, – предположил Витёк.
– Могут, – заржал жеребёнком Сенька. – Не побегут же голыми на снег!
– Не-е! – снова протянул Пашка. – Не могут. У них там про… противогазы.
– Откуда в бане противогазы? – удивился Витёк.
– Марь Иванна с собой притащила, – ответил Пашка. – Я сам видел. У них до того учения были. По гра… гражданской обороне.
– Эх, нам бы сейчас гранатку! Настоящую! Какую-нибудь ржавую лимонку… Такую, как в прошлом году в карьере откопали… – размечтался Сенька.
– Лимонку! Опупел?! – Витёк искоса взглянул на Сеньку и покрутил пальцем у виска.
– Сам ты опупел, – огрызнулся Сенька.
– Чувак, гранатой баню разнесёт, – разъяснил Витёк. – Где мыться будешь?
– Дома. В корыте, – сразу нашёлся Сенька.
– Сказал, в корыте! Ты когда последний раз в корыте мылся? Когда сиську сосал?
– Сам ты сосал.
– Да ты в него теперь и не влезешь. Вон какие голяшки отъел, – заключил Пашка.
– Спорим, влезу! А за голяшки по кумполу схлопочешь! – насел Сенька на Пашку и тут же прибавил с садистским наслаждением: – Ещё бы и фортку потом задраить!
Пашка запротестовал.
– Не-е, робя, фортку нельзя…
– Почему это?
– Высоко. Не достать.
– Тогда четыре пульнём, две мало. Фрицы здоровые. С двух не задохнутся, даже не закашляются. Да ещё у них противогазы! Воща!
– Засохни, Будильник. Значит, так… Я с Данилкой – по одной. И ты, Сенька, с Пашкой по одной. Бросаем по очереди. Сначала я, потом Данилка.
– А мы? – в один голос спросили Пашка и Сенька.
– А вы пока подпаливаете. Дошло, чуваки?
– Дошло.
– А зачем это… чтоб задохлись? – подал голос Данилка.
– Как зачем! Во даёт! – вскричал Сенька. – Смехотааа! Они голову мылят, а мы им тут – накося! – подарочек с дымовушкой! Воща! Вон Пашка этой плёнки метра три у кинщика стырил!
– У Аркадия Михалыча? – спросил Данилка.
– У собачьего пастуха, – отозвался Пашка. – А чего, у него в будке целых пять кругляшей этой плёнки!
– Так на плёнке кино!
– Ну и чихать! Мы ж не всю, а кусок. Он и не заметит.
Пацаны рассмеялись.
– Засохли, пацаны! – прикрикнул Витёк командирским голосом. – Пашка, боеприпасы при тебе?
– Ага, – кивнул Пашка.
– Сколько?
– Десять штук накрутил.
– Молоток! Доставай, не жидись. Раздай по одной. Спички у всех при себе?
