Но по-настоящему она завидовала только наличию отца.
В детстве Полина обладала безотказным средством позлить старшую сестру. Руслан съехал от них, когда Полине было два годика, а лет с шести она уже разобралась в сложных семейных делах, чтобы во время любой ссоры обезоруживающе улыбнуться и заявить:
– А у меня зато есть настоящий папа.
«Настоящий» папа выпрыгивал, как джокер из колоды карт, в любой ситуации. Ксеня в ответ не могла предъявить ничего. Мать сжимала тонкие губы, отводила глаза и твердила только, что Ксеня появилась в результате случайной однократной связи. Нет, она не сохранила контакта с этим мужчиной, он был в Мурманске проездом.
Недосказанность, неопределенность, несправедливость – рыхлые «не» крупными хлопьями болтались в Ксене на протяжении всего детства, чтобы к юности осесть черным ядовитым конденсатом. Ксеня чувствовала себя дурацким ежиком из детской песенки – тем, что с дырочкой в правом боку. Через дырочку вытекал черный яд, пока по капельке, пока почти незаметно.
Никита помогал Ксене сцеживать яд, с ним рядом Ксене было легче дышать. Она смотрела на мать другим взглядом – извне собственной семьи – и видела усталую женщину с изможденным птичьим лицом. Ей не в чем было обвинять эту женщину, но она могла ее любить и жалеть. Она приходила из школы – Никита нес ее портфель, шагал рядом – его шаг за ее два, – держал ее ладонь большой теплой рукой. Короткий день сменялся сизыми сумерками, Полина в комнате подпевала патефону, Никита помогал Ксене лепить пирожки с креветками, вечером мама возвращалась с работы. Они с Никитой в четыре руки стягивали с матери сапоги.
– Никита, остаешься на ужин, – говорила мать утвердительно и бесцветно.
Никита разводил руками и улыбался, Ксеня прижималась к его груди, к его мохнатому старому свитеру, от которого пахло креветками, и чувствовала, как зарастает в боку маленькая дырочка, как хищные черные «не» становятся блеклыми и едва ощутимыми.
В жизни матери было столько «не», что часть их досталась Ксене в наследство.
Но у нее будут сплошные «да», она знала точно.
Она не какая-нибудь прошмандовка – нехорошее слово Ксеня услышала однажды во время бурной соседской ссоры и теперь иногда шептала его вслух в темноте, – у нее обязательно будет муж, у ее детей будет настоящий папа.
После гибели Никиты и после того, как Ксеня выбралась из бесцветного ничто, в котором она просуществовала несколько месяцев, черные хищные «не» заполнили ее нутро, они рвались наружу через дырочку – дыру – в боку, и Ксеня перестала сдерживаться.
Она попробовала обидеть сестру, и у нее получилось.
Однажды в ответ на безобидный щебет Полины про папочкины планы прикупить новую резиновую лодку Ксеня с чувством, удивившим ее саму, пожелала Полининому папе получить в новую лодку пробоину аккурат посреди зеркальной глади Онежского озера.
Полина запнулась на полуслове, ее лицо пошло некрасивыми алыми пятнами, и она выскочила из комнаты.
Ксеня научилась наносить точные безжалостные удары. Раз, два. Полина терялась, ревела, кидалась на нее с кулаками, жаловалась матери. Мать попыталась урезонить Ксеню, но та холодно парировала:
– У меня-то отца нет, я просто предупреждаю твою младшую дочь, что отцы – дело непостоянное. Мало ли что случится. Вдруг помрет или свалит в Новую Зеландию.
Полина перестала упоминать отца при Ксене.
Но Ксеня все равно чувствовала его присутствие в жизни сестры: когда Полина сидела в коридоре на корточках с телефонной трубкой, накручивая провод на палец, по голосу было слышно, что словесный поток адресован не школьной подружке.
