– Обещаю! Давай-ка спи. Теперь тебе приснится что-нибудь очень-очень хорошее!
– Хорошо, – Катталин послушно подтянула одеяло и задышала ровнее.
А вот к Йону сон теперь не шел. Он неподвижно лежал на спине, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить засыпающую жену, а где-то глубоко за его невидяще смотрящими в темноту, широко распахнутыми глазами, вдруг заворочались, растревоженные мысленным импульсом Катталин, смутные жутковато-бесформенные контуры. Он уже знал, что это такое: это были воспоминания о Мире мертвых, самом страшном месте, где ему довелось побывать. Милосердная память надежно скрыла подробности, но Йону все чаще казалось, что если бы он вспомнил все, ему стало бы легче. Он напрягся. Нет. Мрачные силуэты мелькнули и исчезли, оставив после себя лишь отголоски давней тянущей боли.
– Эх, а меня кто утешит? – прошептал Йон в потолок.
– М-р-р-р!
Драко’кошка мягко потерлась лбом о его щеку, свернулась рядом на подушке, уткнувшись прохладным носом ему в ухо. И Йону действительно стало гораздо легче. Он чуть улыбнулся:
– Спасибо, друг!
Чтобы попасть в Лаусела́й, нужно в Дура́нго свернуть с основного шоссе на юго-запад и, миновав этот маленький сонный городок, ехать еще с четверть часа, оставляя по правую руку Эрриальтаба́со – одну из живописнейших вершин Бискайи. Затем важно не пропустить неприметное узкое шоссе, которое тут же круто заберет в гору, петляя по тенистому, заросшему густым лесом склону. В конце концов, дорога выберется на открытое место на самом верху и, перевалив на ту сторону, не дав, однако, путешественнику как следует насладиться захватывающими видами, снова нырнет в чащу, змеясь серпантином среди высоких деревьев, сбивая с толку и дезориентируя. И когда стороны света окончательно перепутаются в голове, тут-то совсем скоро и покажутся несколько десятков разномастных домиков на пяти замысловато пересекающихся улицах, в окружении мрачноватых горных кряжей.
Лаусела́й – «Четыре поля» – четыре склона, достаточно пологих, чтобы пашущий землю трактор не рисковал сорваться в пропасть с головокружительной высоты, да горстка домишек посередине, вот и весь город. Однако старожилы еще помнят, что процветал Лауселай, конечно же, не благодаря картошке или капусте; сто пятьдесят лет тому назад, неподалеку находилась глубокая шахта, в которой добывали то ли золото, то ли самоцветы, и дела шли прекрасно. Вот только просуществовал этот промысел недолго – не прошло и десятилетия, как главная штольня обвалилась, похоронив внутри тридцать рудокопов. Никто не знает доподлинно, что там произошло, одни винят Богиню Мáри, недовольную разграблением ее природной сокровищницы, другие – нарушение техники безопасности, но, как бы то ни было, после трагедии городок перестал развиваться, и на память о кратком периоде благоденствия потомкам остался лишь высокий, несоразмерно большой собор, построенный акционерами с первых барышей. А вот следов проклятой штольни нынче и не сыскать – природа гор переменчива и сурова, она быстро залечивает уродливые шрамы, оставленные человеком на ее теле.
* * *
Жаркое послеобеденное солнце старательно разогревало старую замшелую черепицу крыши, не знавшей ремонта со дня постройки здания. Откровенно говоря, собору очень повезло, что раньше строили на совесть, иначе, без должного ухода и при таком скудном финансировании, он давно превратился бы в груду живописных развалин. Но до этого было еще далеко. Да, часы на колокольне стояли уже лет восемьдесят, и главный колокол недавно начал дребезжать и теперь не отличался приятностью тона, а витраж над алтарем так потускнел и закоптился, что уже почти не пропускал свет, но монументальные стены, сложенные из крупных серых блоков, мощные своды и толстые плиты пола не оставляли сомнений в том, что собор еще постоит. Здесь даже был орган, пусть небольшой, но вполне рабочий, если не обращать внимания на астматический сип мехов и умело избегать западающих клавиш. Вот только играть на этом замечательном инструменте уже было некому – церковная община быстро и неумолимо сокращалась. Молодежи в городке давно не было видно, старики потихоньку умирали. Одно время паства чуть пополнилась за счет нескольких семей, приехавших из Колумбии, но теперь и эти фанатичные католики куда-то запропали, видно, сбежали от сурового, по их меркам, климата в места повеселее и побогаче.
