Очевидно, я должна ей помочь. Я должна спасти Зои: за этим я и здесь. Она же спасала меня.
Мне некогда пускаться в размышления, но будь у меня время, я бы проследила причинно-следственную связь – она написала мне, потому что испугалась. Может она видела этого типа? Может ее пост, ее прогулки перед окном в свитере на голое тело, ее посиделки с кружкой какао – лишь спектакль, чтобы усыпить бдительность преследователя, пока она не позвонит в полицию? Зои не глупа.
Но где же тогда, черт возьми, полиция? Почему они еще не приехали сюда, а ошиваются на шоссе?
Я решаю вернуться к машине и набрать им. Здесь слишком тихо – этот стремный мужик мигом заметит мое присутствие, если я сделаю звонок. Я крадусь через лес, крепко сжимая телефон, аккуратно обходя коряги и колючие ветки. Я жалею, что у меня нет ни оружия, ни разрешения на его ношение, но в багажнике запросто найдется что-то пригодное для самообороны. В сумке с инструментами есть старый разводной ключ – только им и можно развинтить ржавые болты в моей колымаге. А мне частенько приходится заглядывать под капот, чтобы хоть немного продлить ее – не жизнь, но посмертие.
Увы, моя обувь не предназначена для таких прогулок. Кроссовки очень старые, их подошва стертая и скользкая. Еще в Нью-Йорке они частенько становились причиной моих конфузов и нелепых падений на асфальт. Когда я ступаю на каменистую породу, чуть припорошенную снегом, у меня нет шансов устоять на ногах. Я взмахиваю руками, обламываю ближайшие ветки с оглушительным треском и падаю. Я не могу встать и барахтаюсь в сугробе, и все, на что меня хватает – это проехаться грудью вперед по склону, чтобы подобрать упавший телефон.
От него мало толку. Я слышу шаги за спиной – тяжелые, быстрые и угрожающие. Снег трещит под подошвами ботинок, и не надо быть гением, чтобы догадаться, что это не Зои, а тот маньяк с биноклем. Я переворачиваюсь на спину и вижу его над собой: он настоящий дьявол. Я не сразу понимаю, что не так с его лицом.
Трудно думать, когда ты угодил в такую ситуацию, но мне все же удается собрать воедино концы разрозненных нитей.
Это не лицо. Это противогаз с затонированными стеклами. Трубка уходит куда-то под одежду, и оттуда раздается едва слышное, свистящее дыхание, напоминающее мне жуткого персонажа из небезызвестной киношной саги.
– Твою мать, – бормочу я.
Он замахивается продолговатым предметом, но я не успеваю толком рассмотреть, что это. Меня оглушает боль и все погружается в темноту.
***
Я прихожу в себя, и хоть голова раскалывается после удара, тут же вскакиваю на ноги. Я провожу беглую оценку обстановки, все еще готовая героически мчаться на помощь Зои, и сразу понимаю, что в этом больше нет необходимости. Не знаю, как дела у Зои, но мои в крайне паршивом состоянии.
Я в комнате. Ее вид не сулит абсолютно ничего хорошего: стены обиты каким-то плотным материалом, полы мягкие. Под потолком тускло горят несколько ламп, свет приглушен. Я различаю дверь и большой темный прямоугольник рядом с ней. Он может быть чем угодно – как телевизором, так и зеркалом Гезелла. Мне не нравится это предположение, не нравится заключение, что за мной наблюдают. Я прохожу от стены до стены, чтобы размять ноги и собрать побольше информации, но здесь толком нечем себя занять. Из предметов: матрас, на котором я лежала, омерзительное ведро в углу. Все. Но мой мозг примечает кое-что еще и концентрируется на этой детали, чтобы не скатиться в пучину отчаяния.
