– Не знаю, – честно говорю я, – мы подруги, очень давно. Но она… Она использовала меня, разрушила мою жизнь. Я тоже не безгрешна, – я вспоминаю о потрахушках с Брэдом и быстро добавляю, – но она поступала со мной куда хуже.
Я будто оправдываюсь. Оправдываюсь за те гадкие делишки, что творила в Нью-Йорке за спиной у Зои. Творила, а потом приезжала к ней, чтобы быть жилеткой для слез, когда она плакала из-за тупого Брэда. Но моей вины в произошедшем не меньше. В этой тесной коморке мне некуда спрятаться от мучительной рефлексии.
– Если ты хочешь ее убить, то я не выпущу тебя отсюда, – вдруг говорит мой похититель. Его тон серьезный, почти строгий, как у родителя, отчитывающего нашкодившего ребенка. Никаких видеоигр и компьютера. Ты наказана. Будешь сидеть в комнате и думать о своем поведении.
– Почему это? – роняю я, и лишь запоздало до меня доходит, – а ты собирался?
– Я не могу позволить тебе причинить ей вред, – заявляет он, – кто ты такая? Действительно ее подруга, или ты придумала это? Она постоянно у всех на виду, всяких сумасшедших в том числе.
– Всяких сумасшедших!? – кричу я и злюсь так сильно, что у меня опять появляются силы, чтобы вскочить и начать колошматить кулаками в стекло, – ты, нахрен, издеваешься?! Ты, блядь, похитил меня и запер здесь, разгуливаешь в этом жутком наморднике – и это я – сумасшедшая?! Да какого хрена!? Сейчас же иди сюда и ответь за свои идиотские слова!
– Ты лишь подтверждаешь их, – осаживает меня похититель, – что ты делала у ее дома? Что тебе от нее нужно?
– Она моя подруга! – беспомощно говорю я, – и я не собираюсь отчитываться перед каким-то психопатом с бункером для похищений! Иди к черту!
– Подруга? – повторяет он, будто задумчиво, – тогда почему она никогда тебя не упоминала, никогда не выкладывала ни одну твою фотографию? Чем ты можешь доказать, что…
– Довольно! – обрываю я.
Он загнал меня в угол. Не тем, что запер здесь. Он обличил кое-что скверное, что я старательно задвигала на задний план, обещая себе обдумать когда-нибудь потом, в идеале – никогда. Но эти неудобные мысли, как тараканы в моей дряной нью-йоркской квартире все равно так и лезут на свет. Их становится только больше. Но я не заказывала дизенсектора в противогазе, как и принудительный сеанс психотерапии!
Зои будто стыдилась меня. Все ее другие подружки, родственники, Брэд, случайные люди на вечеринках, так или иначе мелькали в ее публикациях. Меня она аккуратно вырезала со всех фотографий. Она никогда не выкладывала видео, которые мы, безудержно хохоча, снимали по пьяни. Она заверяла, что причина не во мне, просто ей не нравится, как она получилась. Ее подписчикам нельзя видеть ее в невыгодном свете, а тут – внезапно слишком длинный нос или мешки под глазами. Я не спорила. Я не люблю публичность, не стремлюсь к ней, но социальные сети занимали значительное место в жизни Зои и были своеобразным показателем ценности. Выходит, я не была важна.
– Мы дружим со школы, – беспомощно бормочу я, – это правда.
Он молчит и меня убивает это молчание. Кажется, пришло время просунуть под дверь пятьдесят баксов за прием, но, к несчастью, мой бумажник остался в машине.
