– Куда? – гаркнула вахтерша, стоило Никите переступить порог школы. – Закрыто.
– Я забыл свою шапку, пожалуйста, пустите, иначе отец меня прибьет, – выпалил на одном дыхании, а затем мило улыбнулся.
Мама говорила, что у Никиты отменно получалась эта улыбка: чуть смущенная, с ямочками на щеках. Не мальчик, а белокурый ангелок, умилялась мама.
Вахтерша махнула рукой, мол, давай быстрее. Шапки, торчащей из мальчишеского кармана, она не заметила.
От гардеробов он, как секретный агент, на носочках перебежал к коридору первого этажа. До поворота к лестницам оставалось несколько шагов, когда в узенький коридор прям-таки вылетела Лена.
– Ой, Никитос, – заалела она. – Приветик. А ты кого ждешь?
«Уж не тебя», – подумал Никита. Лена не вызывала в нем никаких чувств, кроме неприязни. Идеально накрашенная, но несимпатичная девица: глазенки рыбьи, белесые волосенки зализаны, губки надуты от вечного недовольства. Она подмазывалась к тренеру, к судьям, флиртовала как с Никитой, так и с другими мальчишками. То ли дело Саша; всего добилась сама, тренировалась, не жалея себя, и никогда, ни при каких условиях, не позволяла себе строить глазки всем подряд.
– Не важно.
С лестницы донесся жалобный стон, переходящий во всхлип. А вместе с ним подозрительное шуршание фантиками. Как будто кто-то ревел и поедал конфеты одновременно. Никита нахмурился, прислушиваясь к непонятным звукам.
– А, это Савельева с лестницы скатилась, – хмыкнула Лена, заметив его недоумение.
Никита в два шага пересек коридор и увидел Сашу. Та выглядела несчастной: колготки продраны, волосы встрепаны. С глаз скатывались злые слезы. Она, прихрамывая, подбирала фантики от конфет, разбросанные по ступеням и полу.
Нет, она упала неспроста! Внезапная догадка пронзила Никиту, и глаза застлала кровавая пелена. Он вернулся к переступающей с ноги на ногу Лене – его, что ли, ждала? – и схватил девицу за воротник.
– Ну-ка пошла за мной.
Лена взвизгнула как настоящая свинья, только худая и белобрысая, и потащилась следом. Саша начала пятиться, когда увидела их вдвоем. Скулы её обострились, тоненькие пальчики сжались в кулак.
– Саш, расскажи-ка мне, – учительским тоном завел Никита, – она тебя толкнула?
– Нет.
Ни секунды на раздумье. Ответ острый как бритва, а во взгляде – пепел. Согнутая Лена брыкалась, пыталась скинуть его руку, но Никита держал крепко. Хватке его научил отец.
– Отвали, кретин, – выла она.
– Черта с два. Извиняйся.
– Да не трогала я эту убогую.
– Она меня не трогала, – подтвердила Саша и сделала ещё шажок назад, подворачивая левую ногу.
– Ты сама грохнулась?
– Да.
Никита с брезгливостью выпустил Лену из захвата. Та встряхнулась, поправила воротник и вновь стала прежней надменный гадиной.
– Герасимов, тебе кранты! Ты поплатишься. Я дружу со старшеклассниками.
– Дура, не забывай, что я тоже старшеклассник, – фыркнул он и помахал ручкой на прощание.
Лена убежала, выкрикивая какие-то несвязные гадости, а Саша смотрела настороженно и не двигалась. Замерла перед нападением. Загнанный в угол звереныш. По детству они с парнями гоняли кошек, и те были точно такими же: слабыми, но готовыми бороться до последней капли крови.
– Иди сюда, – приказал Никита тоном отца.
Она помотала головой.
– Живо! – и подошел сам, резким движением схватил за талию и взвалил на себя. Мусор из пакета благополучно рассыпался. А Саша не вырывалась – затаилась. Только всхлипывала тихонечко и дрожала всем хрупким, будто хрустальным, тельцем.
