Эдди завел руки за голову и потянулся, выставив на обозрение засохшие пятна пота под мышками своей затрапезной футболки:
– Чувствую себя хреново!
– Я тоже.
Он встал, отбросив саронг. Джинсов на нем не было. Его ноги с рельефными мускулами были покрыты светлыми волосами – ноги бегуна. Не вылезая из-под одеяла, Айрис подвинулась к стене, и он, обдав ее теплом, скользнул рядом. Обняв ее за талию, он приблизил к ней лицо для поцелуя.
– Я хотел этого с того самого дня, как ты появилась у нас на этаже, – сказал он.
– Серьезно?
– Конечно. А ты не замечала?
– Нет.
Его отросшая щетина царапала ей кожу. Он дышал ей в ухо. Ей стало очень жарко. Кровь прилила к промежности. Какое у него будет лицо, когда он кончит? Эдди притянул Айрис к себе. Это и есть счастье, думала она, настоящее счастье; такое испытывает орнитолог-любитель, заметив красивую редкую птицу. Запомни это на потом, когда на тебя опустится Смог. Запомни миг счастья.
В тот же день Айрис отправилась на встречу с родственниками в пиццерию возле Парламентского холма. Ее мучило тяжкое похмелье. На пороге ресторана в животе у нее заурчало. Они устроились в глубине зала. Мать выглядела слишком нарядно для такого скромного заведения – безупречная стрижка с высветленными прядями, жемчужные серьги, горделивая манера. Она держала спину очень прямо, как балерина, и отчетливо выговаривала каждое слово. Мона, напротив, сидела сгорбившись и глядя в стол. На ней было мешковатое черное худи и очки в тонкой металлической оправе; вьющиеся темно-рыжие волосы она кое-как собрала на затылке в неряшливый хвост. На столе стояла тарелка оливок.
– Простите, что опоздала, – сказала Айрис, усаживаясь за стол. – А где Джек?
– Он не смог прийти, – ответила мать.
– Чем же он так занят? – Айрис взяла оливку.
– Дома работает. Что-то срочное.
Отчим ни на секунду не расставался с очередным гаджетом и без конца отвечал на письма, то недовольно ворча, то фукая от досады. С Айрис они не виделись уже несколько месяцев, но она старалась не обижаться.
– Ну ладно. Как дела?
– Нормально, – подняв глаза, сказала Мона.
– У меня все хорошо, – сказала Элеанор. – А как у тебя?
– У меня все о’кей. Ну как, Мона, уже ждешь летних каникул?
– Это еще когда будет, – хмурясь, ответила Мона. – Еще только май.
– Ах да. Не знаю, почему я вдруг спросила.
«Соберись, Айрис, соберись, – пронеслось у нее в голове. – Вот бы прямо сейчас земля разверзлась у нас под ногами и мы провалились в бездну». Ну конечно, о чем еще ей думать, как не о подземных каналах. Она взглянула на сестру. Происходящее казалось ей не совсем реальным, словно Айрис отделяло от родных непреодолимое пространство. «Я вообще-то здесь? Живая?»
– А планы на лето уже есть?
– Летом мы на две недели едем на юг Италии, – сказала Элеанор. – Сняли там домик.
Айрис чуть вздрогнула. Она бы все равно не поехала, но хотела, чтобы ее пригласили.
От Элеанор это не укрылось:
– Хочешь поехать с нами?
– Да, возможно.
– А ты куда-нибудь собираешься?
– Нет, буду работать.
– Ну, и как там дела… э-э… на работе?
Элеанор никогда не произносила вслух название фирмы «Фридом энд Ко». Айрис и сама понимала, что название глупое, но почти все агентства имели такие – якобы позитивные и совершенно нелепые. Да, это была ее жизнь, ничего не поделаешь. А мать всегда мечтала, чтобы она занималась чем-то полезным, например медициной или юриспруденцией.
