– Раз уж у тебя есть всё необходимое для счастья, – строгая линия губ Скади презрительно изогнулась, – можешь пожелать не сдохнуть от голода и жажды, запертым в грязной клетке на своём же цеппелине!
На миг Грин показалось, что фляга, которую сжимал в руке Винтерсблад, полетит ей в голову. Но он не потерял самообладания. Лишь желваки заходили под двухдневной щетиной. А потом он вновь пригубил виски и как ни в чём не бывало улыбнулся своей самоуверенной и обаятельной улыбкой.
– На первый взгляд, мы слишком разные, Скади Грин. И я бы мог сказать, что тебе никогда меня не понять. Но ведь и ты тоже – лучшая. Пусть не во всей Досмане, но в бресийской разведке – точно. О тебе пишут в газетах. И я ни за что не поверю, что ты никогда к этому не стремилась. И ничем ради этого не жертвовала. Так что пропасть между нами не столь глубока, как тебе кажется. Но мне хотя бы хватает смелости быть честным с собой и не прятаться за фальшивые лозунги.
Несколько часов они провели в молчании. Скади сидела на краешке истёртого кожаного топчана, прислонившись плечом к решётке, скрестив на груди руки. Время от времени она задрёмывала, роняя отяжелевшую голову на грудь, но, вздрогнув, просыпалась.
Винтерсблад неподвижно сидел прямо на полу, привалившись спиной к разделяющей их клетки решётке. Сложно было понять, спит он или бодрствует.
Стояла невыносимая духота. Мучительно хотелось пить. Им принесли по железной кружке, воды в которых было меньше половины, и свою Скади уже давно выпила. Винтерсблад лишь сделал глоток, и теперь его кружка, ещё с водой, стояла на полу рядом с решёткой и, словно магнит, притягивала к себе взгляд Скади. Из-за этой жестянки, из-за того, что она не была пуста (и Скади это знала) пить хотелось ещё сильнее. Грин развернулась так, чтобы чёртова посудина не попадала в её поле зрения. Но знание того, что она там есть, а в ней – вожделенная вода, никуда не исчезло.
Раздался характерный звук – кружку подняли, а потом вновь поставили на пол. «Наконец-то!» – подумала Скади, и обернулась, чтобы убедиться, что Винтерсблад допил свою воду. Он сидел в прежней позе, но посудина перекочевала через решётку и теперь стояла в клетке Скади, и она могла поклясться, что уловила запах воды – прохладный и свежий.
– Пей, если хочешь, – небрежно бросил Винтерсблад, не оборачиваясь.
Скади не ответила. Она молча боролась с неистовой жаждой, но та в конце концов одержала верх. Скади сделала пару глотков и вернула кружку с остатками воды на сторону Винтерсблада, он не обратил на это внимания.
– Что обо мне пишут? – неожиданно спросил он.
– Что? – не поняла Грин, замерев в полушаге от решётки.
– В ваших газетах. Что обо мне пишут?
– Как воздушная пехота ОНАР под твоим командованием разбивает наши войска, – неохотно ответила она.
– Обо мне. Не о воздушной пехоте, войсках или боях. Обо мне ваши газеты пишут?
Изящные брови Скади возмущённо взметнулись вверх. Это уже слишком! Что ж, ответит, как есть – сам напросился.
– Пишут. О том, что ты бесстрашный, хитрый и беспринципный. Отчаянно рисковый, чрезмерно везучий. Что тебе чуждо сострадание как к противнику, так и к своим солдатам. А ещё пишут, что у тебя проблемы с дисциплиной, полное отсутствие субординации. Пишут, что ты заносчивый и самовлюблённый говнюк, если честно. Но непобедимый. Пока.
Винтерсблад устало усмехнулся.
– Как я вижу, наши репортёры недалеки от истины? – с лёгким раздражением в голосе спросила Грин, и подполковник повернулся к ней, покачав головой.
