Все дороги ведут в Асседо - страница 34

– Нам ничего не грозит. Пожар небольшой. Два дома горят от силы, а может быть, и всего лишь один.

– Дома в Ольвии теперь в большинстве своем каменные, а дороги из брусчатки, – просветил присутствующих Йерве. – Дюк приказал вымостить пять лет назад. Вряд ли пожар распространится.

– Дальновиден Кейзегал, – сказал Фриденсрайх. – Только, по своему обыкновению, не туда смотрит.

Минут через десять, а может быть, пятнадцать, повозка въехала в ворота невысокой крепостной стены, окружавшей Ольвию, и загромыхала по новеньким мостовым. Едкий дым смешивался с запахом рыбы и серы. Редкие прохожие, что встретились путникам на улицах городка, зажимали носы платками. Все были одеты так, словно этикета в Асседо никогда не существовало, и трудно было отличить рыбака от рейтара. Даже замужние дамы вместо гебинде носили на головах легкие соломенные шляпки, фривольно открывающие шею и затылок, а мужчины отказались от бегуинов.

– В самом деле, удобство важнее моды, – заметила Нибелунга, проводив ревнивым взглядом какую-то женщину в просторном бесформенном одеянии. – Я тоже хочу ходить в блио без ремня!

И принялась распоясываться.

Фриденсрайх снова высунулся из окна.

– Остановись, дуреха! Ты еще слишком молода, чтобы скрывать фигуру от посторонних взглядов.

– Это он! – вдруг донеслось от двери дома напротив, в которую собиралась войти супружеская чета, а может быть, и чета любовников. – Фрид-Kрасавец!

Оброненные ключи, звякнув, упали на камни, а женщина во все глаза уставилась на повозку.

– Неужели толки о люстре – правда?!

– Выходит, что так.

– Не может быть!

– Его ни с кем не перепутаешь! Глядите, он ничуть не изменился! Я же говорила вам, сударь, а вы не верите слухам. Только молве и можно доверять в наши тревожные времена.

Фриденсрайх поспешно задернул занавеску, а Нибелунга на Василисе приосанилась, окинув открывшую рты пару таким взглядом, будто Фрид-Красавец принадлежал лично ей.

– Каким чертом весть успела долететь до Ольвии раньше нас? – изумился маркграф.

– Дюк же говорил вам, что баронесса трудится не покладая рук, – напомнил Йерве.

– Ольвия – ближайшее селение от моего… бывшего дома, – сказала Нибелунга, купаясь в лучах славы и почти забывая об обиде. – Должно быть, точильщик ножей, торговец рыбой, а может быть, и портной, успели побывать у нас ранним утром, пока все собирались в дорогу.

И бросила пояс в окно. Фриденсрайх поймал его и принялся задумчиво наматывать на руку.

– Ты никогда не бывала в Ольвии, девочка? – мягко спросил маркграф, добивая насмерть последних защитников оскорбленного достоинства неудавшейся невесты.

– Бывала, и не раз, ваша светлость, – гордо заявила Нибелунга, – когда наносила визиты мадам де Шатоди. Но только в зимнюю пору, а летом – никогда.

Повозка проехала пустующую элегантную площадь с памятником какому-то античному мореходу в тоге и с веслом. Лавки и трактиры были заперты. Все население городка, несомненно, устремилось к пожару.

– Только ленивый не упомянул эту Шатоди, – с интересом произнес Фриденсрайх, когда повозка свернула за угол. – Горю желанием с ней познакомиться.

– Она горит! – вдруг вскричала Нибелунга.

– Ничего удивительного, – сказал маркграф.

– Это ее жилище горит!

Нибелунга указала рукой на видневшийся в тридцати, а может быть, и в сорока шагах от повозки полыхающий двухэтажный домик с мансардой. Дом находился в конце кривой улочки, убегающей к морю. Языки огня выстреливали из узких окон. Трещало пламя. Напротив горящего строения сгрудилась галдящая толпа. Женщины крестились, плевались, а самые отчаянные тащили ведра из соседних домов. Цепочка потных мужчин протянулась от морского берега к пожарищу; ведра стремительно передавались из рук в руки.