Гильдегард даже забыл сплюнуть три раза через левое плечо. Уставился Йерве на молочного брата с недоумением:
– Маркграф из Таузендвассера, того самого северного замка, который тысячу дней кряду выдерживал набеги скифов пять столетий назад? Но почему никто никогда…
– Ты плод большой и несчастной любви, Йерве. Твой отец, Фрид-Красавец, слишком сильно любил твою мать, Гильдеборгу Прекрасную. Когда она умерла при родах, он не перенес утраты и сиганул вниз из окна левого флигеля, а замок высок и ров его глубок.
– Так что же… он мертв?
– Он выжил, – вздохнул Гильдегард. – Он все еще жив. Это мне известно, поскольку старый управляющий не далее как в прошлое полнолуние относил ему ренту, отпущенную отцом.
– О, Господи! – вскочил Йерве с земли, заметался между пристроек. – Где он сейчас? Почему я никогда его не видел? Почему дюк от меня скрывал? Почему вы все молчали?!
– Да потому что владыка Асседо велел молчать! И правильно сделал! – Гильдегард вдруг все понял. – Горе тому отцу, который не дорожит собственной жизнью, когда у него есть сын. Сеньор Асседо мудр и справедлив…
– Какая глупость! Какая подлость!
Не находя себе места, Йерве носился по двору, словно пытаясь выпрыгнуть из собственного тела. Гильдегард ступал за ним.
– Как можно было? Шестнадцать зим я прожил, не зная, что в сотне лиг отсюда мой отец… моя плоть и кровь…
– Но он не желает тебя знать!
Йерве остановился у монумента основателя рода дюков Уршеоло и прижался лбом к пьедесталу.
– Откуда это тебе известно?
Задумался Гильдегард. В самом деле, откуда? Внучка баронессы фон Гезундхайт утверждала, что за последние шестнадцать зим никто и не думал приближаться к Таузендвассеру. Все обходили проклятый замок стороной, и даже голуби пролетали мимо, описывая крюк, чтобы миновать вершины трех башен. Говорили, что много лет назад некий заблудившийся странник случайно набрел на мрачную развалюху, просил приюта. Ходил слух, что путника впустили, а обратно он не вышел – сгинул заживо за стенами. Старый управляющий раз в год приволакивал к Таузендвассеру мешок с деньгами – ренту для маркграфа, кричал в небо, оповещая о подношении, и мчался прочь, плюя тридцать и три раза через левое плечо. Но что в том северном замке происходило на самом деле, никто толком не знал. Да и не спрашивали – боялись грозного дюка Кейзегала, велевшего под страхом лишения чресел вычеркнуть из памяти Асседо хозяина Таузендвассера, Фрида-Красавца.
– Мне это не известно, – признался Гильдегард и содрогнулся.
– Tакого быть не может, – бормотал Йерве. – Бредни какие-то. Не может быть, ни в коем случае! Чтобы дюк?.. Его лучший друг! Почему? Зачем такая жестокость?
Йерве потерянно взглянул на брата. Вместо того, чтобы приобрести отца, сегодня он потерял сразу двух.
– Кто же я теперь? – едва слышно спросил.
Промолвил Гильдегард с уверенностью:
– Ты, брат мой, всегда был и будешь Йерве из Асседо.
– Нет, – тихо сказал Йерве, а в нездешних глазах его застыли слезы, – Асседо закончилось. Асседо – это состояние детства. И больше ничего.
