Судя по тому, что навстречу маме резво катился резиновый мяч, от прямого попадания им в эту самую люстру. До этого, кажется, досталось стоявшему на подоконнике комнатному цветку, переломленному пополам. В квартире, как говорится, всё было перевернуто с ног на голову. Да и сами дети…
Даром что младшему уже семь, а старшему и вовсе одиннадцать: катаются по полу. И не то что кричат: орут! Единственное утешение, что они не дрались, как это частенько бывало, а – развлекались!
– Вы что это тут делаете? – в ужасе спросила мама.
Мальчики, не сразу услышав ее, в конце концов поднялись. И, с трудом переводя дыхание, один за другим самодовольно и даже гордо ответили:
– Мы?!
– Бесимся!!!
Можно – и было за что! – прочитать им целую лекцию о правилах поведения в том числе и в собственном доме. Да только разве они бы ее услышали… И в таком возбуждении – поняли ли хоть одно слово? Поэтому мама решила поучить своих сыновей иначе. Она строго взглянула на них и переспросила:
– Что-что?
И услышала уже менее уверенное:
– Бесимся.
– Мы…
– Что-что делаете? – еще более строго уточнила мама.
– Бесимся… – первым начиная понимать, что тут что-то явно не так, отозвался уже только старший.
И тогда мама, наконец, спросила:
– А вы хоть подумали, от какого слова происходит этот жуткий глагол?
Мама ребят работала переводчиком в русско-иностранной компании и поэтому, как никто другой, умела тонко вникать в самую суть слов. И сыновей к этому приучать. Поэтому братья сразу всё поняли.
Охнув в один голос, испуганно переглянулись. Перекрестились, с поклоном, перед иконами. И быстро-быстро начали приводить в порядок сначала себя. А потом – с виноватыми лицами помогать маме убираться в квартире…
– Папа, а что такое время? – спросил Серёжа Соколов отца по дороге в храм на воскресную службу.
– Ты хотел сказать, который теперь час?
Соколов-старший с готовностью посмотрел на свои «Командирские» часы и поспешил успокоить сына:
– Шесть сорок три. Еще более чем успеваем!
– Да нет, это и так ясно – колокола пока не звонят, – кивнул на уже показавшуюся из-за домов высокую колокольню Серёжа. – Я хотел узнать не точное время, а… вообще! Ну… одним словом – что это такое?
Отец озадаченно взглянул на Соколова-младшего и покачал головой.
– Одним словом никак не получится. Да… никак нет!
Как бывший офицер, он привык говорить всё чётко и точно.
– Сложный вопрос, – подумав, продолжил он. – Даже сам блаженный Августин, насколько мне помнится, ответил на него так: «Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время. Если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю». А ведь это сказал тот, кто написал столько книг, что если каждый день читать по восемь часов, то потребуется восемьдесять лет жизни!
– Он что – прожил больше ста лет? – что-то подсчитав в уме, спросил тоже любивший во всём точность Серёжа.
– Нет, если не ошибаюсь, чуть дольше семидесяти пяти, – на мгновение прищурившись, ответил отец[4].
– Но тогда… ведь не с самого детства и даже юности он взялся за эти труды, а наверняка после серьезной учебы… Как же ему удалось написать столько?!
Соколов-старший положил ладонь на плечо сына и улыбнулся:
– Всё очень просто. Хотя, разумеется, это очень сложная простота! Дело в том, что он, по молитвам своей благочестивой матери, святой Моники, обрел такую великую благодать у Бога, что мог одновременно диктовать сразу десяти скорописцам
