– Из карманов все достаем и кладем на стол.
Спорить смысла не было, я был пьяный и в наручниках. Старый корпоративный мобильник, который Максим выдал, чтобы я всегда был на связи, и оставшиеся деньги, всего долларов 150. Больше в карманах ничего не было. Увидев деньги, полицейский удивленно поднял брови и прикусил нижнюю губу. Видно, что они его очень заинтересовали, я его больше не волновал.
– Что же вы, гражданин, по городу без денег ходите по ночам? – спросил он.
– Мне до дома надо доехать.
– Этого должно хватить, – сказал полицейский и, оставив мне на такси, убрал деньги в стол.
– Спасибо, – сказал я и спрятал телефон и оставшиеся деньги в карман.
– Ну, на этом ваше дело о хулиганстве можно считать закрытым. До утра посидите у нас. Можно в камеру пройти или на лавочке посидеть со спящим другом.
Сидеть на лавочке ближайшие шесть часов мне не хотелось, но идти в камеру, где была вероятность получить сотрясение, не хотелось еще больше. Я выбрал лавку.
Самое ужасное – это сидеть и понимать, что как бы ты ни хотел выпить, тебе уже не удастся. Будешь сидеть и бороться с неминуемым похмельем, стараясь заснуть и закончить этот день, закончить эту ночь, закончить эту жизнь, полную поступков, которые ведут тебя к разрушению. Сидеть и молча пожирать себя изнутри, потому что ты знаешь, что живешь не своей жизнью, проживаешь чью-ту другую, совершенно чужого человека, потому что ты не такой, ты хороший, жаль, что видишь это только ты сам.
Меня посадили на лавку и пристегнули к подлокотнику. Спящий рядом человек открыл глаза, посмотрел на меня мутным взглядом, медленно сказал «Су-ка» и снова заснул.
Я закрыл глаза и поднял голову: «Когда же я тебя найду? Когда ты придешь за мной? Сколько мне еще быть без тебя? Ты же видишь, что я так больше не могу», – прошептал я и заснул.
Ровно в 8 утра на смене персонала новые и свежие полицейские разбудили меня и, молча отстегнув, вывели на улицу.
– Ведите себе хорошо, – сказал молодой сержант и зашел обратно в отделение.
– Буду стараться, – ответил я закрывающейся двери.
Выходя из двора, я увидел, как в арке лежит вчерашний мой сосед, было понятно, что его снова рвало и он снова спал.
«Если вчера от „Мода“ мы ехали минут десять, значит, до дома вполне можно было добраться пешком», – подумал я.
Отделение оказалось недалеко от Площади Восстания. Если я сейчас выйду на Невский, то по прямой за 30 минут как раз доберусь домой.
Зазвонил телефон.
– Катя, привет, ты знаешь, с Максимом беда случилась?
– Я знаю, – она перебила меня. – У него был набран мой номер последним, мне из больницы звонили узнать, как его зовут, я сразу поехала, сейчас до сих пор тут. С ним все в порядке, сказали, был бы трезвый, умер бы. А так наложили швы, на днях уже можно будет домой забрать.
– Хочешь, я приеду?
– Нет, не надо, иди домой, я к обеду в офис постараюсь приехать. Вечером можно будет к Максиму съездить, если хочешь.
– Конечно, хочу, а где он?
– Все, давай, на работе расскажу. Ты как?
– Кать, я плохо, но это пройдет.
– Хорошо, до встречи.
«Хорошо, что мне плохо, или хорошо, что пройдет?», – подумал я и положил трубку.
Как бы ты ни относился по-скотски к людям, как бы ты их ни использовал, как бы ни предавал, всегда найдутся те, кто тебе все это простит и будет любить несмотря ни на что. Катя знала, что Максим никогда не будет с ней, что никогда не оставит семью, но это не мешало ей любить его и быть всегда рядом. Где-то глубоко внутри она надеялась, что однажды он предложит ей съехаться и жить вместе. Она надеялась, что когда-нибудь их вещи будут стираться вместе, и эта мысль давала ей силы терпеть его безразличие.
