Остается только влезть на высокий табурет, пододвинуть к себе тарелку. Что-то вкусное. Наверно. Стыд мешает чувствовать вкус. Олег что-то рассказывает, дирижируя вилкой, но я плохо слышу. Стыд глушит звук.
Белая пилюлька на блюдечке.
Ночь. Тёмные волны простыни. Взлетают и опадают. Раскачивают вверх-вниз, вверх-вниз… Взлетаю и падаю… Качели. Олег… Руки – чуткие, сильные, кожа – тёплая, волоски на груди под моей ладонью – щекотно. Он наваливается на меня, а я совсем не чувствую его веса, он лёгкий, я сильная. Я раскачиваю его, я – колыбель. Резкий выверт – весь мир, сотканный из бордовых теней, всколыхнувшись, перевернулся. И я превратилась в наездницу. Мчусь. Разгоняю своего коня. Быстрей, быстрей. Единый ритм. На полном скаку вылетаем за пределы мира. И взрываемся.
Теперь я знаю, как это бывает. И я запомню. Запомню, как постепенно наливалось желанием моё тело, как становились бесстыдными мои руки, как блуждали они, отыскивая самые сокровенные места. И всё, что оказывалось в моих ладонях, теряло свои имена, те дурацкие названия, которые прикрепили к ним люди, становилось моим. Безраздельно и навсегда.
Утро. Завтрак. Белая пилюлька.
Ждать Олега.
***
За окном облетают клёны. Скоро совсем разденутся, выставят чёрные тела и руки на всеобщее обозрение. Хотя, кому их тут обозревать кроме меня. Пространство стало прозрачней, и теперь видно, что за стволами прячутся качели. Самая запростяцкая конструкция – доска, подвешенная на верёвках. Верёвки просто перекинуты через перекладину. На доске – рыжие листья.
Пришла Машка.
– Ты чего сидишь-то, Ленка?
– А что?
– Дак, в школу же опаздываем. Быстрей давай!
Как я могла забыть?! Что-то я в последнее время с памятью совсем не дружу. Накинув куртец, выбегаю вслед за подругой. Черт, я ж прямо в пижаме кинулась! Пижамка у меня новая, серая, с мордами мопсов. Они как будто карандашом простым нарисованы, серые на сером. Стильно. Это не моя пижамка, я её в шкафу нашла.
И там ещё платья красивые были, новые, с бирочками магазинными. Два. Одно белое, открытое, все наружу – плечи, руки. Второе чёрное, глухое, от высокого ворота, обтягивающего шею, до самого пола, юбка широкая и шуршит, когда ходишь. Неудобное. Это Олег мне купил. Ему нравится, приходит домой, возится с ужином, а мне говорит: «Сегодня белое», или «Сегодня чёрное». Ритуал такой. Я не спорю. Пусть.
Выскочила:
– Ой, я не оделась!
А Машка рукой махнула:
– Ерунда, никто не заметит.
Правда, никто не обратил внимания. Даже не на пижаму, на меня. Проходят мимо, даже не здороваются.
Была контрольная по алгебре. Сижу, ничего не понимаю. Читаю задачу, читаю, в голове пустота. Что-то пишу в тетради, путаюсь, зачёркиваю, чуть не плачу. Звонок. Математичка, а она нынче чего-то вырядилась в тёмно-красное платье, и перчатки кружевные на руках, идет по классу тетради собирает. А мимо моей парты прошла. Будто меня и нет. И тетрадь не взяла. Вот и хорошо.
Я вечером Олегу рассказываю, жалуюсь, что в школе меня не замечают. Он говорит:
– Ничего страшного, просто отвыкли от тебя.
Киваю:
–Наверно. Только Машка со мной, как раньше, разговаривает.
– Машка? – Олег хмурит брови, пытаясь уяснить, кто это. – Такая стриженая? В больницу к тебе приходила. Или с косичками, рыжая в веснушках?
– Да ну, – смеюсь.
Если б он Машку увидел, запомнил бы.
– Что ты, Олег. Машка – красавица. У неё голова, как гнездо, в мелких чёрных кучеряшках. Она смуглая такая. И глазища на пол-лица.
