Я только сглотнула.
От девушки, которая приходила помогать, убираться, что-то готовить на важных мероприятиях, мне пришлось отказаться.
Да, Альберт дал какое-то содержание. Если честно, я даже не всегда смотрела какое. Я знала, что оно было определённым, фиксированным и каждый месяц.
Да, он оставил мне те блага, которые помогали сохранить прежний уровень жизни, но не больше.
Я психовала, бесилась, считая, что так дело не пойдёт, а потом понимала, что я драться с ним не смогу, не смогу стоять и доказывать, крича на всю ивановскую, о том, что это наша фирма, мы должны все поделить поровну. Нет, я не смогу, у меня язык не повернётся, потому что я была простым сотрудником, а он был владельцем, директором, локомотивом, который тащил всю компанию за собой.
Мне совесть не позволит прийти и сказать: делим все пополам.
Я не считала, что должна ходить и унижаться, выпрашивая какую-то лишнюю копейку.
Я взрослая здоровая женщина, у меня была возможность зарабатывать, и я ею пользовалась, но тем не менее от горничной мне пришлось отказаться.
Я сложила руки на груди или поправила ворот длинного домашнего платья изо льна. Цвет травянисто-зелёный, как раз такой, который очень хорошо подчёркивал эко тему моего блога.
— Она больше у меня не работает. — Произнесла я сдержанно и отвела взгляд, не могла смотреть на Альберта…
— Дерьмово. Я что-то не пойму, тебе содержания не хватает?
— Ты приехал обсудить это?
Но Альберт, убрав руки из за головы, сложил их крестом на груди и пожал плечами.
— Если честно, я просто хотел выпить кофе.
— В этом доме нет кофе, — тихо отозвалась я и опустила глаза в пол.
— С чего бы? — фыркнул бывший муж и с тяжёлым вздохом оттолкнулся от кресла, встал, прошёл мимо дивана и направился в сторону кухни.
— В этом доме нет кофе, в этом доме нет человека, который пьёт кофе. Не ищи.
— Тебе для меня кружки чая тогда жалко? — Зло спросил муж, оборачиваясь на ходу.
— Зачем ты приехал? — Только и спросила я. Но слова ударились в спину и отлетели. Альберт не повернулся, он зашёл в кухню и загремел посудой, а я поняла, что, как дура, буду опять смотреть на оставленную чашку днями, ночами, неделями, а потом, достигнув какого-то отупления, я просто разобью её…
— Алёнушка, а кроме вот этой вот зелёной бурды есть в доме хоть один нормальный напиток?
— Нет, — тихо ответила я и шагнула в сторону кухни. — Я не считаю правильным накрывать тебе скатерть самобранку. Зачем ты приехал?
Альберт тяжело вздохнул, упёрся ладонями в стол и поднял лицо к потолку.
— Алёнушка… — протянул медленно, а я ощутила, что на губах проступил привкус крови.
— Прекрати меня так называть, прекрати. Твоя «Алёнушка» отдаёт снисхождением.
— Ну, начнём с того, что я действительно снисходителен к тебе. Ты женщина, с женщинами вообще не соперничают, женщин там оберегают, и туда-сюда.
— Хорошо, если ты снисходителен по праву силы, то слышать от человека, который ушёл спустя четверть века, растоптав моё сердце, уменьшительно-ласкательную форму имени это унизительно.
Альберт фыркнул, закатил глаза:
— Ой, господи, опять ты о своих высокоморальных темах.
— Извини, я не умею о низменно пошлом.
А эта фраза пришлась не в бровь, а в глаз, и Альберт посмотрел на меня нечитаемым взглядом, но почему-то от него по всей кухне расплылось облако холода.
— Чем обязана?— Спросила я тихо. И отодвинула стул, медленно опустилась на него, сложила руки на коленях.
