Все начинается с любви… - страница 3



Наступит он в любое время года
на мысли,
на ленивые мечты.
Наступит час
         на сердце и на горло…
И, в страхе за себя,
очнешься ты!..
И разобьет окошко
            мокрый ветер.
И хлынут листья
           в капельках росы…
Услышишь:
бьют часы!
И вслед за этим
почувствуешь:
наотмашь
      бьют
          часы!

Необитаемые острова

Снятся усталым спортсменам рекорды.
Снятся суровым поэтам слова.
Снятся влюбленным
в огромном городе
необитаемые
         острова.
Самые дальние,
самые тайные,
ветру открытые с трех сторон,
необнаруженные,
необитаемые,
принадлежащие тем,
              кто влюблен.
Даже отличник
          очень старательный
их не запомнит со школьной скамьи, —
ведь у влюбленных
своя география!
Ведь у влюбленных
карты
    свои!
Пусть для неверящих
              это в новинку —
только любовь
предъявила
права.
Верьте:
     не сказка,
верьте:
    не выдумка —
необитаемые острова!..
Все здесь простое,
все самое первое —
ровная,
     медленная река,
тонкие-тонкие,
белые-белые,
длинные-длинные
            облака.
Ветры,
которым под небом не тесно,
птицы,
поющие нараспев,
море,
бессонное,
       словно сердце,
горы,
уверенные в себе.
Здесь водопады
          литые,
               летящие,
мягкая,
трепетная трава…
Только для любящих
              по-настоящему
эти
великие острова!..
Двое на острове.
Двое на острове.
Двое – и все!..
А над ними —
         гроза.
Двое – и небо тысячеверстное.
Двое – и вечность!
И звезды в глаза.
Это не просто.
Это не просто.
Это сложнее любого
             в сто крат…
В городе стихшем
на перекрестках
желтым огнем светофоры горят.
Меркнет
      оранжевый отблеск неона.
Гаснут рекламы,
гуденье прервав…
Тушатся окна,
тушатся окна
в необитаемых
         островах.

В сорок третьем

Везет
   на фронт
          мальчика
товарищ военный врач…
Мама моя,
мамочка,
не гладь меня,
не плачь!
На мне военная форма, —
не гладь меня при других!
На мне военная форма,
на мне
    твои сапоги.
Не плачь!
Мне почти двенадцать,
я взрослый
почти…
Двоятся,
      двоятся,
           двоятся
рельсовые пути…
В кармане моем документы, —
печать войсковая строга.
В кармане моем документы,
по которым
я – сын полка.
Прославленного,
           гвардейского,
проверенного в огне…
Я еду на фронт.
Я надеюсь,
что браунинг выдадут мне.
Что я в атаке
         не струшу,
что время мое пришло.
Завидев меня,
старухи
охают тяжело:
«Сыночек…
Солдатик маленький…
Вот ведь
      настали дни…»
Мама моя,
мамочка!
Скорей им все объясни!
Скажи,
чего это ради
они надо мной ревут?
Зачем
    они меня гладят?
Зачем сыночком
зовут?
И что-то шепчут невнятно,
и темный суют калач…
Россия моя,
не надо!
Не гладь меня!
         И не плачь!
Не гладь меня!
Я просто
будущий сын полка.
И никакого геройства
я не совершил
         пока!
И даже тебе не ясно,
что у меня впереди…
Двоятся,
      двоятся,
           двоятся
рельсовые пути…
Поезд идет размеренно,
раскачиваясь нелепо, —
длинный
и очень медленный,
как очередь
за хлебом…

Игра в «Замри!»

Ю. Овсянникову

Игра в «Замри!» —
            веселая игра…
Ребята с запыленного двора,
вы помните —
         с утра и до зари
звенело во дворе:
«Замри!..»
«Замри!..»
Порой из дома выйдешь, на беду, —
«Замри!» —
и застываешь на бегу
в нелепой позе
          посреди двора…
Игра в «Замри!» —
далекая игра,
зачем ты снова стала мне нужна?
Вдали от детства
           посреди земли
попробовала женщина одна
сказать мне позабытое:
«Замри!»
Она сказала:
        будь неумолим.
Замри!
И ничего не говори.
Замри! —
      она сказала. —
Будь
   моим!
Моим – и все!